ВОЕННОЕ ВЗРОСЛОЕ ДЕТСТВО Мне было три года и два месяца, когда началась война. Помню не всё, но многие фрагменты начала войны остались такими чёткими, как фото хорошего мастера. Я не знал, что этот прекрасный, яркий солнечный день – 22 июня – будут с содроганием вспоминать все люди на земле.
Отец был колхозным кузнецом, и я любил смотреть, как от удара молотом по горячей поковке брызжут огненные искры во все стороны. Целыми днями я играл в кузнице. Подходили и подъезжали люди, разговаривали с отцом, брали изготовленные изделия, делали заказы. Работа кипела у кузнецов в руках целый световой день. Приходили и приезжали с отцами такие же ребятишки, как я, и мы с ними затевали какие-то игры. Дни проходили незаметно, один за другим.
В этот страшный день мы пришли в кузницу, и отец стал разжигать огонь в горне, подошли ещё два кузнеца и, поздоровавшись, занялись делом. Я находился во дворе и увидел: от конторы колхоза скачет всадник с чёрным флагом. Я забежал в здание и крикнул, что скачет на коне какой-то мужик и что-то кричит.
Все выбежали из здания, и в миг все посуровели, лица у всех стали жёсткими, взгляды колючими, и я понял своим маленьким сердцем: этот мужчина несёт что-то очень неприятное, страшное, которое коснулось уже и меня. Я ещё этого не понимал, но, глядя на суровые лица мужчин, осознал это каким-то чувством, подбежал к отцу, прижался к нему и заплакал.Отец Прошло несколько дней, было по-летнему тепло. А мой отец уходил на войну. Я не помню, как проходили проводы дома, видимо, все сдерживали свои горькие эмоции, чтобы не бередить души маленьких детей. Но ярко и даже с какой-то странной болью в душе запомнился этот день.Возле кузницы находился колхозный гараж, где уже стояли автомашины, готовые увезти наших отцов и братьев на фронт. Мужики долго что-то говорили друг другу. Попрощавшись, вышли, затолкнули тех, кто еще оставался, в здание кузницы, завязали двери проволокой. Я стоял в сторонке и удивлялся, что взрослые дяди завязали дверь проволокой и даже забили гвоздь в дверь. После войны я спрашивал отца об этом, и он, усмехнувшись, сказал мне, что тех, кого они символично завязали в здании кузницы, остались все живы. Многие получили ранения, но остались живы, значит, кто им желал жизни, желал от души. В этот день отец подарил мне игрушку – детский пистолетик. Но, когда отец пошёл к машине, я отбросил пистолетик и бросился к отцу. Он меня взял на руки, прижал к себе, по щеке его пробежала слеза и упала за ворот гимнастёрки. Я плакал, кричал, вырывался из рук Баженова Петра, двоюродного брата, но машины тронулись, и отец «ушёл» на фронт.В поисках «ургана» Дома остались три сестры и младший брат Петька. Прасковье было семнадцать лет, Екатерине двенадцать, Марии – девять, Пете было один год и десять месяцев. Как кормить такую ораву, одевать? Мама сидела и плакала.Пану направили на курсы комбайнеров в Мулинскую МТС, Катя стала дояркой в сорок третьем, Мария в сорок пятом – телятницей, потом перешла в доярки, а мы с Петей находились дома.Поздней осенью и ранней весной ходили « урганачить », в переводе на русский – добывать зерно у мышей. Ведь эти всякие хомячки и пищухи тоже любят кушать чистейшее зерно, поэтому они обустраиваются с жильём на пашне, а некоторые рядом с пашней. Роют глубокие норки и, как только созревают хлеба, срывают колоски, сушат зерно и ссыпают в закрома. Как и люди, но с точностью до грамма, чтобы хватило до первой травы. Мы вырубали хорошие колотушки и шли на пашню, где осенью убирали пшеницу. Когда земля подмерзала, мы находили норы, в которых жили эти мелкие животные и начинали поиск ургана. Мы постукивали колотушкой по земле, пока не раздавался звук пустоты – определитель наших изысканий. Аккуратно снимали слой почвы и, вот он – склад зерна! Мы выгребали всё зерно и решетом отсеивали землю и мусор. Ссыпали зерно в мешок и продолжали поиски следующих кладов. Если поработаешь хорошо, то домой приносили по нескольку килограммов чистого зерна. Потом зерно мыли, сушили на русской печи и мололи на жерновах, благо, у нас были свои жернова. Отец соорудил их ещё в двадцатые годы. Потом из полученной муки пекли подовый хлеб в русской печи, но, если мука ещё оставалась, в воскресные дни пекли лепёшки и русские блины. Но такое счастье выпадало очень редко, да и ходить было некогда – все были на колхозной работе, а за прогулы судили очень строго. Пока ты ходишь в школу, ты ребёнок, но как вышел на работу, ты – взрослый, ответ как с взрослого. Нам учителя постоянно рассказывали, как трудно живётся детям бедняков в капиталистических странах, как им тяжело работать с малых лет, но почему-то никогда не говорили, как же нам трудно работать на посевной, на уборке сена и хлеба – работать круглый год. Сколько в Великую Отечественную войну трудилось детей во всех отраслях промышленности, сельского хозяйства, сколько было малолетних разведчиков, партизан, подпольщиков и сынов полка! Не надо забывать – все эти мальчики и девочки наравне со взрослыми ковали победу над врагом, над фашизмом. И надо хоть сейчас ещё раз вспомнить о детях войны и их вкладе в победу над фашистской Германией.Люди из стали Сестра Пана выучилась на комбайнера и проработала всю войну механизатором. Трактористами и комбайнерами работали в основном одни девчонки да те, кто не попал на фронт или вернулся с него. Но вернувшихся с войны солдат было очень мало. Так что вся тяжесть в народном хозяйстве легла на детские, женские и стариковские плечи.Командовал нашими девчатами бригадир тракторной бригады Епифан Эпов. Не знаю, из какого материала был скроен этот человек, но когда закончилась война, девушки, вспоминая этого человека, всегда отдавали должное его человечности, воле, уму и терпению.Например, остановился двигатель у комбайна и не заводится. Чего только ни делали девчата – не заводится! Епифан, узнав об этом, садится верхом на коня и галопом – к комбайну, Покрутил, подрегулировал, крутнул рукоятку – двигатель заработал. И так весь день, а если «повезёт», – то и ночь. Когда спал человек, непонятно. Никогда не ругался, всегда успокаивал девчонок. Не знаю, получил он награду или нет за свой очень тяжёлый труд. Но, когда в 1946 году его сменил вернувшийся с войны Семён Пахомович Марушкин, он приехал к нему вечером на любимом коне, выпил водки и плакал перед моим отцом, как малый ребёнок. Отец с фронта пришёл на костылях, весь израненный. В кузнице работал, держась за наковальню или костыль. Раны заживали долго, а помощницами были женщины. Моего отца наградили медалью « За доблестный труд в Великой Отечественной войне», но забыли поставить памятник как участнику войны в родной Селинде, Приаргунского района.Вторая сестра – Катя всю войну проработала дояркой. Третья сестра тоже до пенсии трудилась в колхозе. Они все вышли замуж, нарожали детей, теперь уже есть и внуки, правнуки.Шинель Мой отец хранил армейскую шинель как друга, защищавшего в трудную минуту, пока она была похожа на шинель. На ней двенадцать отверстий от осколков, зашитых суровыми нитками. Он каждое утро шел на костылях в своей военной шинели в любимую кузницу на работу. И проработал он в ней до 67 лет, а когда уже не мог работать, его в родную кузницу возил племянник – для консультаций… * * *
Мы всегда помнили, что и как надо делать, несмотря ни на какие трудности, а когда требуется помощь нам, начинаются дискуссии… Непонятно. Нужно помнить о тех, кто помогал громить фашистов в той проклятой войне! Егор МИКУЛИН, г. Чита |
