Сенокосная пора

Пишу вам впервые. В № 43 статья Егора Микулина из Читы задела меня за живое, т.к. я эту сенокосную пору знаю с семи лет.
Даурцев Валерий Петрович, п. Приаргунск

1949 год, мне 7 лет, сестре Тоне 11 лет, брату Вовке 5 лет и брату Толе один месяц от роду. Мама и отец проживали в совхозе «Пограничный» тогда Быркинского, ныне Приаргунского, района. Год был засушливым, трава вокруг села была мала и решили сено косить в пойме реки Аргунь. Место нам выделили в угодьях села Богдановых – это за сто километров от Пограничного. Для метки сена нужны не только вилы и грабли, но и многое другое, вплоть до одежды. От дома мы уезжали далеко, а из транспорта была одна полуторка, так что надежд на частое посещение дома почти не было.
Кочевали дня 2-3 (точно не помню), а на месте все надо было переправить на остров в единственной небольшой лодке. Труд был тяжкий, но никто не жаловался, даже мы, ребятишки, а нас было десятка полтора, не менее. Отец мой был бригадиром, и меня он определил возить волокушу на старой кобылице Мэри. На столь большую «гору мяса» я сам забраться не мог, взрослые меня поднимали, а затем я подводил Мэри к волокуше и с нее забирался в седло. Так началась моя трудовая деятельность, в сенокосную пору, вплоть до окончания семилетки. Работали все ребятишки села и девчонки тоже.
Пока мы с отцом были на сенокосе, в нашем доме, в селе, произошли два трагических события. Мой брат Вовка (5 лет) и его друг, тоже Вовка, решили покататься на жеребёнке. С этой целью друг брата взял узду, расправил ее руками, а мой брат взял прут и им стал загонять в узду жеребенка. Жеребенку затея друзей не понравилась, он встал на передние ноги, а задними лягнул загонщика Вовку. Удар копытом пришелся в переносицу. Вовка потерял сознание, но был жив. Узнав об этом, мама организовала отправку сына в Бырку, в больницу за 35 км. На чем - не помню, и с ним поехала сама, т.к. в селе не было медработника и сопровождать больного было некому, а месячного Толю оставила на попечение 11-летней дочери Тони и жены брата отца Наташи.
Мать в больнице с Вовкой прожила недели две, он поправился, только шрам на переносице, а Толя без молока мамы заболел и умер. Когда отец узнал об этой трагедии, мы с ним на полуторке приехали домой. Помню, Толя лежал в маленьком гробике на столе. Потом отец взял его под мышку и на кладбище, а мы за ним. Когда я был уже взрослым, с мамой обсуждали этот трагический случай и мать говорила: «Я подумала, что надо спасать старшего, а малой, он еще ничего не понимает, если выживет, будет жить, если нет, то нет. Вышло - нет. Через пару дней мы с отцом вернулись на сенокос, работали до окончания выделенных нам угодий, я в тот год пошел в школу, а отец на комбайн убирать хлеб.
Год 1949 мне запомнился не только семейной трагедией в сенокосную пору, но и в уборную страду. Как я уже говорил, отец стал комбайнером. Однажды в поле у комбайна отвернулась лопасть вентилятора. Отец остановил агрегат и стал исправлять поломку. На мостике комбайна была его помощница женщина, он ей крикнул: «Не включай», а она поняла «включай», запустила молотилку и отцу сломало руку. После отец говорил: «Хорошо, я успел руку наполовину выдернуть, иначе могло быть непредсказуемое». Отец подлечился и еще успел поработать на уборке, т.к. комбайнеров тогда не хватало. Так закончился для нашей семьи этот 1949 год. Однако мне не хочется закончить свое повествование на столь грустной ноте, ведь оно начато о сенокосной поре и ею должно быть завершено.
В году все сезонные работы по своему хороши, когда их делаешь с душой, все они сердцу милы, я их все на себе испытал, но сенокос - это особая пора. Люблю запах скошенных травинок, каждая пахнет по-своему, а когда все вместе – это необъяснимо здорово и приятно. Люблю и мою песню «Сенокосная пора», где есть слова: «Хороши июльской ночью сенокосные луга», и еще «и никто не виноватый, что не с ним мы до утра, ох ты ночка луговая, сенокосная пора!». Вот так. Ну, а дальше была школьная пора, потом работа в поле трактористом, комбайнером до армии и другие работы после армии. Но это уже другие истории.