Я здесь детство оставил

Приём писем на конкурс «Родная сторонка – 2012», организованный «Радио России – Чита», завершён. Его итоги будут подведены 28 января, авторы лучших творческих работ получат грамоты и денежные премии. А мы продолжаем публиковать поступившие на конкурс творческие работы. Письма, как и в прежние годы (конкурс «Родная сторонка» проводится с 2008 года), поступили из самых разных уголков Забайкальского края.

Мысли из прошлого
«В этом доме не было, нет и теперь уже не будет ни героев, ни талантов, ни выдающихся людей – нет о нём никакой славы, кроме нашей памяти, – пишет в своём новом письме участник Великой Отечественной войны из г. Читы Василий Иванович Путинцев. – Для нас, 13 воспитанников, он был нашей колыбелью, и хотя, кроме нужды и бедности ничего не давал, но этим самым был роднее и дороже.
Я думаю часто о том,
Как жил наш родительский дом.
Ушло всё в заветную даль,
А мне всё по-доброму жаль.
Я помню тот дом над рекой,
Где был наш приют и покой,
Где мы появились на свет.
Как жаль, что его уже нет.
Я помню тот маленький двор,
Он в сердце моём до сих пор.
В нём детство и юность остались,
Хоть трудными очень достались.
Я помню, непросто нам было.
Нужда нас повсюду давила,
Но жили, трудились, старались,
Боролись за жизнь, не сдавались.
Я помню, как мать у печи
Пекла нам свои калачи,
А мы с нетерпеньем их ждали,
И с радостью их поедали.
Я помню всё, словно сейчас,
Тот скорбный, трагический час.
Когда от родного порога
Ушёл я в большую дорогу.
Я думал об этом не раз,
Если было б возможно сейчас
В ту пору с головой окунуться
И снова бы в детстве проснуться».

И кулацкий, и колхозный…
«Прочитала в газете «Земля» от 31 октября письмо о родном доме Е.М. Барановой из с. Матусово Балейского района, - пишет Лидия Григорьевна Щепак из с. Цаган-Олуй Борзинского района, - и всё всколыхнулось в душе. Она описала будто бы мою жизнь, а не свою. Наверное, в то время все люди жили так, был один уклад жизни.
Нас было в семье шестеро детей. Дом наш дали в колхозе отцу и матери как многодетным беднякам.
Отец и мать росли сиротами, родители их умерли во время тифа в 1921 году. У отца было три брата и сестра, а у мамы – три сестры и два брата. После смерти родителей воспитывал их дядя Александр Иванович и тётка Улита, его жена. Маме приходилось ходить по людям, как поётся в песне: «Где качала я детей, где коров доила». Она всю жизнь пела эту песню, и я её помню. Поженились они в 1925 году. Время было тревожное. Когда создали колхоз, родители записались в него и так как они были сиротами, жить им было негде, колхоз им дал дом раскулаченного Почекунина (имя не помню). Отец записался в отряд особого назначения, назывался ЧОН. Ночами выезжали охранять село от налётчиков - сыновья раскулачённых, высланных отцов делали набеги, поджигали амбары колхозные с зерном, травили скот, который был собран на общий двор. Однажды на Новый год, когда отец был в бригаде, а мы дома с мамой, нам начали стрелять по окнам. Мы - в рёв, мама, сама плача с испугу, собрала нас и побежала с нами к соседям Соне Беломестновой. Когда утром отец приехал, она сказала: «Куда хошь, увези нас из кулацкого дома, я жить в нём не буду!». Укочевали мы на край деревни в маленький домик. Там была сложена только плита, а под русскую печь был срублен сруб, а печи ещё не было. И вот нас мама сложит в этот «опечек», а сама встанет за стенку плиты и стоит всю ночь, трясётся.
Утром на 1 мая отец приехал с постов, привезли убитого своего командира Михаила Афанасьевича Бородина. А поскольку домик наш стоял последним у сопки, на выходе из села, мама снова отцу сказала: «Не поедешь больше, тебя убьют в степи, а меня здесь с ребятами перебьют и никто не услышит, не увидит». Снова пришлось отцу искать жильё, это был уже 1932 год. Отец расстался со своим ЧОНом, поскольку у мамы было нервное потрясение, сдали нервы. Они оба были бедные, жить нечем было, ни коровы, ни быка. Стали делать ножи на тавро, зарабатывали на жизнь.
Обдерут животину, в бочку кладут шкуру, вымачивают, когда кровь и шерсть с неё сойдёт, наливают другую воду, кладут железо, оно настоится и кожа становится чёрной. Или крошат кору берёзы и лиственницы, она получается коричневой. После окраса сушат её. Потом, как писала Е. М. Баранова, тальки берутся, отец садится на них, скрутив кожу, переворачивает руками, а мы с сестрой поднимаем язык вверх-вниз, за вечер так нанаклоняешься, что еле-еле до постели доберёшься. А спали на полу вповалку, катаная постель из овечьей шерсти и овчинное одеяло. А у родителей была деревянная кровать, тоже с катаным потником.
Мама делала овчины, и мы с сестрой ей помогали. Завяжет мама шкуру в узел, намазав мазевом (кислое тесто с кислым молоком, когда откиснет), привязывает её за крюк, вбитый в матку избы, начинаем «крючить». Железный крюк, на конце ременная петля, надеваешь её на ногу и начинаешь взад-вперёд водить. Когда мездра станет мягкой, её натирают мукой и начинают кытырежить косой, которой косят сено, только без ручки. Катали потники на юрты бурятам. Сколько было юрт, все были крыты потниками, сделанными нашими руками. Очень трудоёмкая работа. Сначала надо шерсть вычистить, расшиньгать, чтобы скрутить валиком, порубить мелко топором на палке, потом растеребить на теребилке и жидким длинным прутом её разбить, чтоб она была пышная. Затем сшивают распоротые мешки 6 штук, стелят на пол и равно выкладывают шерсть, чтобы не было комков. По краям чёрная, середина белая, чтоб был рисунок. Затем заливают крутым кипятком с веника, завёртывают валиком, перевязывают верёвкой, смачивают, кладут на топчан специально по росту сделанный и катают взад-вперёд, пока вся шерсть не сляжется в один пласт. Бывает, катаешь и день, и два. Затем несёшь на речку, хорошо промываешь и сушишь. И вот таких потников надо 10-12 на юрту. У нас всегда были руки в коростах от этой грязной шерсти, всё изъедало, а мазей не было никаких, только сметаной или тарбаганьим жиром лечили. Овчины тоже, когда будут открючены, надо ещё дымить, чтоб они были крепче, не размокали. Выкапывали круглую яму, связывали три палки вместе и на них вешали овчины. В яме разводили огонь, клали аргал и они, подымившись, становились коричневыми.
Свой дом отец поставил только в 1935 году».

Отчий дом
Владимира Васильевича Парфёнова хорошо знают в Газ-Заводском районе. Он – самодеятельный поэт, живёт в райцентре, не устаёт творить. На конкурс «Родная сторонка – 2012» он прислал своё стихотворение, которое назвал «Отчий дом».

Дом, в котором прошли моё детство и юность,
Он остался в душе как святой уголок.
Иногда в час ночной в безмятежную лунность
Я в него загляну мысленно на часок.
Мне в нём всё, как и прежде, до боли знакомо.
К каждой вещи с любовью прикоснусь я душой.
И нахлынет на сердце ностальгии истома.
Мысли, память затронув, поплывут чередой.
Вот я вижу свой дом, домик мой незабвенный,
Рядом с ним живописный небольшой палисад.
Это был для меня закуток сокровенный,
Я там детство оставил 50 лет назад.
Я ступлю на порог пятистенного дома,
Дальше в сени неслышно, потихоньку войду,
Постою ненадолго у дверного проёма,
А потом неспеша я весь дом обойду.
Вот прихожая наша и кухня, всё вместе.
Здесь и спальня моя, вон кровать у окна.
Здесь и русская печь на продуманном месте,
В лютый холод тепло нам дарила она.
Чуть простынешь зимой,
сразу лезешь на печку:
Там теплынь, благодать,
словно в жаркой стране!
Так прогреешь всё тело, что не надо аптечку,
И забудешься в крепком, удивительном сне.
Помню, мама моя набросает картошки,
Прямо в топку на угли и в мундире печёт,
После на сковородке подрумянит немножко,
И со сливочным маслом на обед подаёт.
… Позже, будучи взрослым,
много раз я пытался:
Сделать так же, как мама, но, увы – всё не то.
С грустью понял тогда, как бы я ни старался,
Мне то время и маму не вернуть ни за что.
Часто слышал о том, что под полом у печки
С давних пор поселился и живёт домовой.
Что бывает он добрый, безобидней овечки,
Ну, а если не так что, бывает и злой.
Как-то раз я решился поискать домового.
Всё под полом обшарил, но его не нашёл.
Вылез весь в паутине и чумаз до смешного,
Маме вяло промямлил: «Он куда-то ушёл…».
Она, пряча улыбку, мне негромко сказала,
Что не надо под полом домового искать.
Надо просто везде, как бы жизнь ни ломала,
В чистоте и порядке домик свой содержать.
Вот тогда будет он благородным и добрым,
Будет светлую радость
каждый день в дом нести.
А запущенный дом будет мрачным и скорбным,
Домовой тем хозяевам
будет «душу скрести».
А ещё там за печкой курочки зимовали.
Петухи среди ночи сдуру как запоют!
Но куда же их денешь? Как бы их ни ругали,
А ведь курочки яйца-то с ними лучше несут!
… Вот колода дверная и зарубка на ней –
Это здесь в дни рожденья
сантиметры считались,
Как я рос, подрастал, становился взрослей.
Годы детства прошли, а зарубки остались.
Во второй половине и зало и спальня.
Здесь светло и уютно, здесь четыре окна.
Небольшая печурка, а вот грела нормально,
Видно, сложена мастером в своё время она.
Здесь в переднем углу –
Богоматерь с младенцем,
Пресвятая Мария с Богом нашим Христом.
По-христиански нарядна
– вышитым полотенцем
Эта чудо-икона озаряла весь дом.
Она светилась вся добротой
и смиренностью,
Материнская радость отражалась в глазах.
Она держит младенца
с изумительной нежностью -
Это счастье бесценное у неё на руках!
Я порой замечал: стоит мне провиниться,
Она как бы с упрёком поглядит на меня,
И невольно стыдясь, начинаю креститься,
Неумело, по-детски о прощенье моля.
И добреют глаза Пресвятой Богоматери,
Снова смотрит приветливо,
знать, простила меня.
И я рад от такой чудотворной податели.
Откровенным раскаяньем избегал я ремня.
В то «безбожное время» многие говорили:
«Ну, зачем вам икона? Это опиум злой».
Но икона жива, мы её сохранили,
«Богоматерь Владимирская»
- она всюду со мной!
А вон мамина койка у стены приютилась.
Аккуратно заправленной я запомнил её.
Я не видел, когда спать мамуля ложилась,
Да и утром в постели не застанешь её.
Я однажды спросил:
«Мам, когда же ты спишь?
Ты всё время в работе, просто диву даюсь!».
Она грустно сказала: «Не печалься, малыш,
На том свете сполна, видит Бог, отосплюсь».
… Помню, мама накосит в огороде травы.
Как-то ловко стряхнёт
с неё всякую живность,
И с любовью застелет на ночь в доме полы.
Может, кто-то сочтёт
это за примитивность,
А наш дом наполнялся ароматами лета!
Эти травы хранили свежесть утренних рос,
И всю ночь благодать несравненная эта
Увлекала меня в царство радужных грёз.
Мне казалось тогда, что не дома в постели,
А средь вольных полей я лежу на лугу.
И в душе у меня струны радости пели.
Я тех дивных «ковров» позабыть не могу!
И всегда этот дом для меня был загадкой.
Что-то в нём сохранилось из седой старины:
Может русская печь с её древнею кладкой,
Или круглые брёвна у замшелой стены?
А быть может, дух времени
в этих стенах витает.
Тех прошедших годов тайны свято храня.
Своим вечным молчаньем тишину нагнетает,
В то далёкое прошлое мои мысли маня.
Позже в разных домах мне пожить доводилось,
Но милей и дороже, и роднее тот дом,
Где на утренней зорьке,
что бы где ни случилось,
Я встречал день грядущий парным молоком!
Подготовила
Мария ВЫРУПАЕВА