Газета 'Земля'

Африканыч
Сколько еще написанных «кровавым пером» папок из архивов КГБ откроет человечество… Сколько будут литься слезы ни в чем не повинных людей… И сколько боли принесут отголоски тех далеких лет детям, внукам и родным людей, переломанных жертвами адской машины, созданной Джугашвили!

    «Шахтерское дело» – такое звучное название получил первый крупный процесс над так называемыми «вредителями промышленности» в 1928 году. На скамью подсудимых сели около пяти десятков горных инженеров угольной промышленности Донбасса, некоторым был вынесен смертный приговор. А позднее волна арестов прошла по всей стране, за которой, словно морские волны, накатились политические процессы. «Врагами народа» называли тех, кто своим долгим упорным добросовестным трудом создавал материальные блага нашего общества в то тяжелое время.
    Ежегодно к памятнику жертвам политических репрессий в Чите приходят сотни людей почтить память и поклониться пострадавшим от того кровавого месива, безвременно ушедших из жизни. Но порой мы очень часто забываем о тех, кто остался в живых. Хочется рассказать об одном таком человеке, которого здорово подкосила судьба – Георгии Африкановиче Злыгостеве, а попросту «Африканыче», как его уважительно называют многие. Родом он из села Сивяково Читинского района.

Отец
    Ох, и живописные все-таки Забайкальские места!
    Лес начинается сразу за огородами мелким березняком. За ним ровными стройными рядами в низине вырос осинник. А в стороне на болотистом увале стоят одинокие могучие высокие сосны, на которых нет-нет постучит дятел или прыгнет по ветке норовистая белка, а иногда зажурит мышь. И тут же проходит лесная просека, ровная, аккуратная, как будто кто-то отчеркнул ее по линейке. А далее вписался небольшой ров. Эти места мало защищены от непогоды и доступны любым ветрам. Жизнь, как и тогда, до сих пор идет своим чередом, чуткая, осторожная, полная неожиданностей. И кто бы мог подумать, что в скором времени здесь случится непоправимое?!
    Но не буду забегать вперед…
    Родители Африканыча, Африкан Васильевич и Евгения Макаровна, рожденные в начале века, тоже были коренными «сивяковцами», жили в просторном добротном уютном светлом доме, большая дружная семья (6 детей). Несмотря на юный возраст, ребятишек с детства приучали к труду – ухаживали за коровкой, свиньей, птицей и небольшим огородом.
    Отцу были присущи такие черты характера, как упорство, настойчивость, честность, пунктуальность, правдивость, строгость (сказал – как отрезал, его указания не обсуждались). Глава семьи с раннего утра и до позднего вечера трудился не покладая рук в лесхозе. Мать воспитывала детей, готовила обеды, убирала по дому, содержала в идеале подсобное хозяйство.
    Политические события, произошедшие тогда в стране, коснулись и этого села.
    Революция внесла кое-какие коррективы в лучшую сторону. Семьи, имеющие небольшие земельные наделы, получили возможность увеличить их, разрешили приобрести примитивную технику, облегчающую ручной труд – борону, сенокосилку и т.д. А также дали дополнительные конституционные права на труд, на отдых.
    И все было бы хорошо, но возникали у семьи некоторые неудобства с приобретением одежды, продовольствия, медикаментов. Приходилось отлучаться на «большую» землю. Однако, в теплое время года паром через Ингоду курсировал нерегулярно, ломался, а в стужу и вовсе не хотелось высовывать носа на мороз. Как-то после очередной поездки мать серьезно простудилась и слегла. Долго лечилась, но мучительный кашель не проходил, к тому же «тянуло» суставы. Вот тогда и созрело решение переехать в Черновские. Здесь Африкан Васильевич устроился рабочим по транспортировке материалов в трест Чита стройдеталь объединения «Востуголь». Для хозяйства приобрели сеялку, сенокосилку и пару лошадей. И снова жизнь пошла своим чередом.

Черный ворон
    Шли годы. Наступил год коллективизации, год ломки и перестройки старой общественной жизни. Разгоралась классовая борьба. Кулачество жестоко сопротивлялось и открыто заявляло недовольство по этому поводу новому строю. То и дело происходили непредсказуемые события: загорелись амбары с зерном, падал скот, отравленный врагом, раздавались выстрелы. Свирепствовала кулацкая банда. Озверевшие, пьяные, они однажды вывели одного из активистов – соседа – босоногого, в нижнем белье. Привязав к верховой лошади, под удары плетей, нецензурную брань и дикий смех погнали арестованного в поле и там расстреляли, учинив самосуд.
    С тех пор жители стали засветло запирать на засовы свое жилье от сторонних людей. Боялись всего: малейшего шороха, стука, гула, топота лошадей.
    Как-то раз поздним апрельским вечером кто-то звучно постучал в стекло. Семья, как обычно, готовилась ко сну. Взрослые переглянулись: «Кто бы это мог быть?». Опрометью Евгения Макаровна подскочила к двери и наотмашь, волнуясь, не спрашивая, откинула крючок. На пороге стояла соседка Анфиса, и даже не отдышавшись, выпалила: «Евгеша, прячь Африкана – облава!»… И не успела договорить два человека в форме с винтовками прошли в передний угол кухни и сообщили, что хозяин арестован (не объяснив за что), приказали быстро одеться, собрав самые необходимые вещи.
    Африкан попросил переодеться, но едва он вышел в соседнюю комнату, за ним тут же последовал человек, при этом держа его под прицелом холодной сверкающей винтовки. Анфиса развела руками и исчезла также внезапно, как и появилась.
    Потом хозяина вытолкнули из дома. Напуганные дети вскочили с кроватей и побежали за незваными гостями, что-то крича ему вслед. Слезы ручьем текли по детским личикам, слезы обиды и сострадания. Их тут же загнали обратно, хлопнули дверью, словно закрыли путь в будущее.
    Ребятишки подскочили к окну и распахнули его. Мать пластом лежала на холодной земле и билась в истерике: «Как же мы без тебя, отец?». Но ее никто не слышал.
    А люди в формах посадили отца в черную телегу, запряженную черной лошадью. Тут подбежали соседи и заохали: «И до вас добрались! Детей им не жалко». В ответ два выстрела в воздух, и тут же гости умчались. Отец не сопротивлялся, словно окаменел.
    Шло время, ждали день, другой, неделю, месяц, но он так и не вернулся. Старшему из детей тогда было 14 лет, младенцу – 4 месяца.
    Как тяжело жить стало без отца! Отчаяние и тоска поселились в некогда шумном и веселом доме. Матери трудно было управляться с хозяйством, продолжала часто болеть. Как только она захворает, тут же и дети начинают чахнуть. К тому же стал «падать» скот, кормиться стало тяжело. Вскоре почти одновременно скончались мать и малыш, от болезни.
    А потом пришло известие, что отец не был ни в чем виноват, что арестовали его по ошибке, как и многих других. Всей семье стало известно, как пытали, издевались, заливали водой, загоняя заключенных в подвалы. А расстреляли его спустя два месяца после ареста в том самом лесу, где когда-то родители беспечно бегали молодыми.

Взрослое детство
    Кормильцем в семье тогда остался старший из детей – Африканыч. Он-то и заменил младшим отца с матерью (хотя самому было всего четырнадцать). Устроился на работу конюхом в стройконтору. Трудился целыми днями: вывозил навоз из конюшни, чистил и кормил лошадей, менял подстилку. Работать приходилось в резиновых сапогах, потому что другие сразу же промокали, а в сильный мороз ноги зябли. Одежонка была холодная, латанная заплатками, ничуть не согревала, но приходилось терпеть. Никто не интересовался судьбой детей, никто никогда не спрашивал, что они кушали и кушали ли вообще.
    Питались чем придется. Продуктов, купленных Африканычем на скудное жалование, не хватало, а голод не тетка – требовал свое. Приходилось иногда употреблять полученную гнилую картошку с кожурой. Зимой она казалась особенно вкусной. За окном трескучий мороз, а от нее поднимается аппетитный пар, и сразу становилось теплее. Неподдельной радостью наполнялись сердца детишек: хватали горячие клубни, обжигали ладошки, глотали, плохо пережевывали, но чувствовали удовлетворение, жевали пшеничные зернышки, пытаясь хоть как-то успокоить воющий желудок. Обуви и одежды не хватало, ходили в обносках. В лютый холод тоненькая одежда не согревала, жутко хотелось тепла.
    Лошадь Рыжка не подпускала к себе никого, кроме Африканыча, вставала на дыбы, билась о землю копытами, не дотрагивалась до корма и питья, как будто устраивала протест, потеряв хозяев. Много времени ушло на ее приручение.
    Вот и приходилось возить воду вручную огромными кадушками, которая, случалось, переворачивалась на скользкой накатанной ледяной дороге, заливая почти голые ноги, тут же застывала, становилась твердой корочкой. Обувь примерзала к снегу, приходилось с трудом выдёргивать ее оттуда. Простывали, часто болели. По ночам плакали от голода и холода. Глаза от слез почти не просыхали, были постоянно красными, веки припухшими.
    Ухаживали за Зорькой, доили ее, кормили, детские ручонки уставали от напряжения, ныли, покрывались трещинками, которые не успевали затягиваться.
    Кое-как всеми доступными и недоступными способами запасались дровами. Печь время от времени пыхтела, светилась веселым огоньком, дарила тепло. Приятно было сидеть возле нее в морозные дни и слушать треск поленьев. В эти минуты казалось, что родители рядом с ними, только вышли на мгновение посмотреть, что это там коровка размычалась. Африканыч очень любил лошадей, лелеял и холил их: расчесывал гриву с хвостом, чистил до блеска шерсть, бережно подтягивал сбрую и стремя. Учил младшеньких держаться в седле. Прикупил тяжеловеса по клички Серко. В паре с Рыжкой они принесли потомство: Гнедого и Вороного. Стало легче управляться по хозяйству. И еще в свободные минуты, которые выдавались на редкость нечасто, Африканыч выучился игре на двухрядной русской гармошке, перешедшей к нему по наследству от отца. Собирал вечерами членов семьи всех вместе, растягивал меха, затягивая задушевную песню: «То мое сердечко стонет, как осенний лист дрожит…». Действительно, одиноко и больно было ему, а песня как будто заглушала тоску.
    И тут пришла новая беда – грянула война. Взрослое население уходило на фронт, оставались только женщины и дети, которым приходилось «гнуть спину». Работа была непосильной, изнурительной. Снова не хватало продуктов, одежды. Уставали, болели, но были убеждены верой в победу. Пришлось распрощаться с живностью... Так и жили, едва сводили концы с концами. И как только детские хрупкие плечики выдержали все тяготы нелегкой жизни! Но Африканыч стал крепким, несгибаемым, волевым, не давал другим расслабляться.
    И все-таки, став невольно отцом, не доглядел за одним из братьев, который связался с сомнительной компанией, стал уносить из дома нажитое добро, а потом и вовсе исчез – пропал без вести.

Куст черемухи
    Со своей супругой Анастасией Николаевной Африканыч познакомился в 1946 году, это был период миграции населения. Люди меняли место жительства по разным причинам: по состоянию здоровья, по трудоустройству, по розыску родных.
    Настя приехала из Лаптевского района г. Казани и очень хорошо «вписывалась» в семью. Братья и сестры для нее, как и для него, стали родными детьми. А те в свою очередь приняли ее как свою, беспрекословно выполняли просьбы.
    Вместе стали растить детей. Пополнили подсобное хозяйство скотиной, выращивали овощи. Хозяйка оказалась на редкость хваткой и шустрой, все спорилось в ее руках. К тому же подросли ребятишки, некоторые устроились на работу. И сама она работала вначале уборщицей в школе, потом рамщиком в ДОЦ-2 «Читастройдеталь». Прожили в любви и согласии 8 лет, словно проверяя свои чувства, а потом оформили отношения официально. Общий стаж работы с супругом 87 лет.
    Снова загорелся живой, веселый, некогда погасший, семейный огонек. Пошли свои дети (народилось четверо). Все получили достойное образование, стали хорошими людьми.
    Тут объявились родные: Александра с Николаем, Антонина с Иваном, Ольга с Василием (все мигрировали с Запада). Семья стала еще больше, жили дружно, не ссорились – кто в доме, кто во флигеле – и всем было хорошо.
    В общей семейной копилке Африканыча, Насти и их детей много наград: ордена, дипломы, медали, грамоты, денежные премии, сувениры, звания.
    И всю эту реликвию хранит куст черемухи – в прошлом это были тоненькие темно коричневые прутики с набухшими почками. Все шутили, смеялись, мечтали о том, что когда подрастут, соберутся у этой черемухи и будут наслаждаться ароматам ее цветов и вспоминать прожитое. Так оно и вышло.
    Утопая в зелени, в глубину сада уходят дорожки с саженцами – душистая сирень, колючий крыжовник, раскидистая ранетка, густая изгородь акаций.
    А дети и внуки, как глубокие корни, прочно закрепившиеся в земле, – приятное воспоминание об опаленной юности Африканыча.
    А.Г. Попова, г. Чита, рисунок А. ШИШКИНА