Газета 'Земля'

Лебединая верность в трилогии жизни
(Окончание. Начало в №№ 25-26).
    Метров сто осталось мне до выхода на берег реки, как я услышал два дуплета из ружей, но думаю, припоздал я, утка «пошла» рано. И тут я услышал лебединый крик, который вонзился, почему-то в душу, какой-то тревогой. Лебедей много на севере и крики слышишь часто, но этот крик показался каким-то необычным. Я быстро вышел на берег к облюбованному мною раньше заливчику. На той стороне реки немного ниже по течению, на каменистой косе, которая острым клином уходила почти на середину реки, стояли два человека недалеко друг от друга. Стояли с ружьями на изготовку и смотрели вверх. Метров пятьдесят от них, в камнях, на берегу белела большая птица, как я потом предположил: лебедица. Сразу померк день и испортилось настроение. Но вот думаю и две ложки дегтя в бочке меда. Я крикнул им: «Вы что делаете!». А негромко добавил: «Сволочи». Они только махнули на меня рукой, как отмахиваются от мухи.
    А тем временем второй лебедь делал большой круг. Потеряв подругу, он сначала не понял, что произошло, что его обожгло, почему она села так быстро, ведь недавно взлетели и еще не набрали высоту. Что с тобой, моя любимая? Почему молчишь? Не снижаясь, он делал разворот, чтоб пролететь над лебедицей. Но до дроби высота была досягаемая и, дождавшись, когда лебедь пролетал над убитой, они снова выстрелили по два раза. Но то ли стрелки были плохие, или дробь не та, или мое присутствие как-то мешало, лебедь опять был только ранен. Стало видно, что он стал сильно снижаться: реже и реже взмахивал ранеными крыльями, а все старался парить. Стал очень часто кричать, почти беспрерывно. Я сердцем почувствовал, что он все понял, он понял, какое горе его постигло. Но верить в это горе ему не хотелось. И он снова делал разворот на своих могучих крыльях и все время кричал, как будто плакал, и звал к себе свою подругу по жизни. Он хотел, чтобы она откликнулась ему. Делая еще один заход над своей несчастной красавицей, он потерял высоту еще метров на десять, но все равно упрямо старался пролететь над ней и все время звал и звал свою любимую. Опять прозвучало четыре выстрела, но злой рок как будто издевался над лебедем, давая ему еще минуты мучения. Он снова пошел на очередной разворот. «Господи, – думал я, – когда этому будет конец…».
    Лебедь почему-то перестал кричать, видно что-то раздумывал и предпринимал, наверное, последнее решение в своей жизни. Сделав крутой разворот, он резко начал снижаться прямо на мучителей, очень резко, не в силах, по-моему, уже планировать, пытаясь сложить перебитые крылья, из последних сил стремился дотянуться к любимой, и всё-таки дотянул и упал в камни рядом со своей подругой по жизни. Я думаю, даже этим «людям» было не по себе, потому что они не подходили к смертельно истерзанным ими лебедям, а стояли и о чем-то переговаривались меж собой. Удивляясь, наверное, лебединой верности даже при смертельной опасности.
    На душе у меня было очень скверно: и от увиденного, а еще больше – от своей низменной беспомощности в этой ситуации. Сделано было все до меня, при мне доделывалось, но всё равно на душе было мерзко. Мне было не до охоты и я ушел. Никогда не поймут горе этого лебедя эти «охотники». А лебедю было очень и очень горько, как человеку, он понял, что он одинок теперь, а он это понял, это ведь даже кожей ощущалось, а не только душой. И от этой горечи понимания, от горечи содеянного над ними он выбрал единственное для себя: умереть рядом с любимой.
    Конечно, охота подразумевает убийство живности, но душа не хочет смерти лебедей. Кто не стоял у дверей реанимации неделями, надеясь услышать хоть одно доброе слово от врачей о небольшом улучшении здоровья близкого, любимого человека… Кто не дежурил месяцами у койки больного любимого, радуясь вместе с ним даже самому незначительному улучшению здоровья... Кто не преодолевал вместе с ним кризис «или-или», то тому очень трудно прочувствовать и понять боль потери того лебедя, который решился на смерть. Вот такая суровость жизни и суровость охоты.
    Не знаю как сейчас, а в то время на крайнем севере малочисленным народностям, говорили, разрешалось охотиться и рыбачить круглый год. Они ведь живут этим. Но ведь должно же быть в нас, и рядом с нами, постоянно прекрасное, и это прекрасное должно быть сохранено! И в первую очередь в нас самих обязательно должно быть сохранено и приумножено до бесконечности все лучшее, что есть в человеке и в человеческих отношениях, а главное: прекрасный человеческий разум. По-другому не должно быть, иначе полная деградация во всём.
    Владимир Фёдоров, г. Нерчинск