18 февраля 1983 года по решению ЦК ВЛКСМ и по собственному желанию я оказался в славном городе Кандагаре – древней столице Афганистана. Его называли «русским Сталинградом» из-за массовых разрушений. Результаты многочисленных  БШУ (бомбово-штурмовых ударов), вертолётов и штурмовиков, обстрелов и т.п.

    Ещё дня два тому назад я был в мирной Москве.

    

«Русский Сталинград»

    Официальный групповой заезд команды молодёжных советников проходил в ноябре 1982 года – я туда не попал и прибыл только в феврале для замены заболевшего гепатитом нашего товарища Н. Плотникова из Харькова.

    В Кабуле начальство со мной особо не церемонилось. Уже на следующий день старшие мушаверы (советники) провели со мной инструктаж, в ЦК ДОМА ознакомили с документами провинциальных комитетов ДОМА зоны «Юг»: Кандагар, Заболь, Урузган. Выдали «калашникова», «макарова», массу пропагандисткой литературы. Поставили первоочередные задачи…

    Утром меня втолкнули в «вертушку» и через два-три часа я был уже в аэропорту Кандагара. До города порядка 30 км, а до ООНовского городка (места моего будущего жительства) 24 км.

    Разбитая автомобильная дорога контролируется нашими бойцами только в 3-4-х точках: мосты и пикеты на верхушках близлежащих скал и барханов. Обычно движение по дороге начинается в 8 – 8.30 утра. Вначале проезжают сапёрные машины, следом за ними несколько БТР с военными советниками, а затем едут те, кому надо быть в Кандагаре по долгу службы или работы. Гражданские машины ездят до 17 часов, на свой страх и риск, без броневого сопровождения.

    Детали чудесного обретения БТРа с сопровождением второго БТРа для транспортирования меня в ООНовский городок я опускаю. Но через пару  часов я сидел внутри этой бронированной машины. Молодые ребята смотрели на меня с интересом. Так смотрят случайные посетители на обитателей «марастунов» (местное название домов для умалишённых). Кстати, некоторое время спустя мой подсоветный афганец Наушад показывал мне обитателей марастуна в пригороде Кандагара. Зрелище, должен сказать, тяжёлое…

    У скоростного БТР 8 колёс, но дорога такова, что особо не разгонишься. Желание же побыстрее проскочить эти километры у моих защитников и помощников было велико. Представим себе карту Афганистана тех годов, окрашенную зелёным цветом (цвет ислама, цвет истинных хозяев страны). На карте: красные точки – места дислокации воинских подразделений 40-й Армии; розоватые точки и полоски – дороги, населённые пункты, частично контролируемые нашими военнослужащими, обычно в дневное время. Поэтому дорога из аэропорта в ООНовский городок и сам город окрашивались бы в бледно-розовый цвет.

    

ООНовский городок

    Мой приезд произвёл фурор. Накануне ночью в город вошла банда, и там сильно стреляли, в том числе из пушек и орудий. Обычно на следующий день после боя советские люди из числа гражданских лиц (коими являлись партийные и комсомольские советники) на работу в город не выезжали. 

    По программе ООН об оказании помощи слабым и развивающимся странам в конце 70-х годов недалеко от Кандагара был построен современный по тому времени текстильный комбинат. Он способен был выпускать 40 млн кв. м тканей в год, обеспечить занятость 6500 человек. Условия для жизни специалистов в пустынной местности были созданы благоприятные: бассейн, кинотеатр, бар, спортивный комплекс и прочее. За десяток лет разрухи, войны и временщиков от былой роскоши почти ничего не сохранилось, кроме стен. Это и был ООНовский городок.

    В двух виллах проживали 6 человек. В одной – старший советник ЦК КПСС при ЦК НДПА зоны «Юг» В. Ярошовец, партийный советник при Кандагарском провинциальном комитете НДПА (фамилию не помню), здесь же предстояло жить мне. В другой вилле размещались трое наших переводчиков. В городке жили 5 – 6 женщин (жены военных советников различных ведомств). Остальные – военнослужащие из охраны городка и советники силовых ведомств: ХАДа (КГБ), Царандоя (МВД), а также работники различных спецслужб. Всего около 30 человек. 

    Вилла – две жилые комнаты, общая комната, кухня, туалетная комната с ванной, кладовая и масса шкафов. Электроэнергия  подавалась по нескольку часов в неделю, пока была солярка для двигателя, либо не была подорвана линия электропередач. Воду привозили машинами. Была приличная библиотека (состояла из книг проживавших здесь ранее). Отрадой были, конечно же, бани. Мы свою соорудили в бывшем кирпичном гараже. Вставили в стену трубу, смонтировали на основе танкового движка форсунку – распылитель дизельного топлива, и необходимая температура в парилке была обеспечена. Стены внутри обшили дощечками из-под снарядных ящиков. Парились два – три раза в неделю. Выходишь из горячей бани в жару и оказывается, на улице не так уж и жарко. 

    

«Шурави» 

    Первый день поездки на работу 19 февраля 1983 года помню очень хорошо. Дорога проходила мимо городского мусульманского кладбища. После вчерашней стрельбы на нём добавилось несколько новых могил. Они обозначены длинными шестам с зелёными флажками.

    Мои коллеги уже не первый месяц, а переводчики – не первый год в Афганистане. Едем, а у меня ходуном ходят ноги, руки, нервной дрожью трясёт всё тело. И ничего не могу с собой поделать. Они же спокойны. И тут пришла спасительная мысль: «Сам выбрал работу, страну, провинцию, ну и работай, живи, делай своё дело, отработай свой срок и живым вернись домой. Не привлекай к себе никакие напасти и беды». Это помогало и в дальнейшем.

    Следует отметить, что любая жертва, смерть, гибель афганца, кто бы ни стрелял, однозначно приписывалась советским людям. «Он – советский – «шурави» – убил нашего, моего соотечественника», – таково было отношение к любому русскому, не зависимо от того, в военной ли он форме, в гражданской ли одежде.

    Работа советника – довольно своеобразная. Это оказание помощи так называемому «подсоветному» молодёжному функционеру ДОМА, работникам провинциального комитета по всем вопросам, которыми была вынуждена заниматься молодёжная организация в условиях войны, средневекового быта, враждебного окружения, фракционных разборок, советской  номенклатурной диктатуры, проамериканских интересов верхушки страны и  безграмотного населения.

    В Кандагаре с момента введения института молодёжных советников я был четвёртым. Первый советник Игорь Колотко был досрочно отозван, вывезен из Кандагара из-за проблем с головой, второй, Григорий Семченко, контужен при падении с БТРа во время подрыва, третий – я уже говорил – вывезен с гепатитом. Эту негодную традицию надо было прекращать. В какой-то мере мне это удалось. Благополучно после меня отработали: Игорь Малярчук, Саша Юрьев – мой друг и по настоящее время (кстати, так случилось, что Саша заменял меня в качестве руководителя агитпоезда «Комсомольская правда» на БАМе в 1978 году). Других советников, работавших в Кандагаре, я не знаю. А вот Грише Семченко – он работал повторно седьмым по счёту советником – не повезло. Во время одного из миномётных обстрелов городка, Гриша был тяжело ранен. Больше года пролежал в госпиталях Кабула, Ташкента, Ленинграда. Хоть ногу и удалось спасти, но вылечить окончательно не удалось.

    Я, находясь в ДРА, часто думал, что не мешало бы всё население Советского Союза пропустить через Афганистан. Иначе бы относились к советской действительности. К тому же, Афган лучше любого рентгена «высвечивал» человека: мы видели каждого, кто чего стоит и на что способен. И возвратясь в Союз, относились к ним, исходя из личного опыта Афганистана.

    

«Парчам» и «хальк» 

    В Народно-демократической партии Афганистана существовало две фракции:  «парчам» (знамя) и «хальк» (народ). В стране было два официальных языка – «дари» (персидский) и «пушту» (пуштунский). Всё население Афганистана можно было разделить на две неравнозначные группы. Первая, малочисленная – это правящая элита, к ней примыкали наиболее образованные люди, проживающие в городах; вторая – основная масса населения, в основном пуштуны.

    Правящей частью партии являлись представители «парчам». Они всегда общались на «дари», даже если являлись пуштунами по национальности. «Пушту» для них был языком плебеев, простых людей. Знатные пуштуны, вступая в НДПА, примыкали к «парчам» для получения ещё более высоких должностей. Образование, как правило, они получали на Западе, в США и были не сторонниками, а скорее противниками социальных, социалистических преобразований, которые провозглашены Апрельской революцией. «Ваша власть, вы и защищайте её», – говорили они нам, советским людям.

    «Халькисты» были ближе к трудовому народу. Многие из них обучались в Советском Союзе (в основном, военные). Боролись они за власть в НДПА и, естественно, за власть в стране.

    «Парчамисты» и «халькисты» смертельно ненавидели друг друга. Это очень мешало в восстановлении народного хозяйства. Эти разногласия в полной мере я ощутил в своей советнической работе. Руководство провинциального партийного комитета НДПА было «парчамистами», а руководитель ПК ДОМА – «халькист».  Руководство ЦК ДОМА  – «парчамисты». Ко мне, советнику «халькистов», мои руководители из ЦК ВЛКСМ и крупные афганские партийные боссы и относились как к «халькисту». Парадокс, но это было так, и очень мешало нашей общей советнической деятельности.

    По итогам работы в Афганистане от советников требовался подробный отчёт о служебной командировке «за речку» (так называлась наша засекреченная поездка). Дополнительно нас просили подготовить записку о том, что нельзя было включать в официальный отчёт. Я описал свои наблюдения, полученные после изучения положения дел в медресе (учебное заведение для мальчиков, которое готовило священнослужителей – мулл – для работы в мечетях). В Кандагарском медресе обучались дети погибших родителей, в основном пуштуны. Среди преподавателей были и пакистанцы. Воспитание шло в жёстком фундаменталистском исламском духе, в духе джихада любым антиисламским силам, в духе ненависти к Советскому Союзу. Видимо, работали там и представители спецслужб. Позднее стало известно, что именно в Кандагаре сформировалось движение «Талибан», основу которого составили студенты, слушатели, семинаристы медресе юга Афганистана и Пакистана.

    Завершая своё небольшое повествование, скажу: уверен в том, что благодаря нашей работе в Афганистане был сформирован костяк молодёжных и партийных кадров для работы в ДОМА и НДПА, которым была ясна вся трагедия фракционности в правящей партии Республики. В определённой мере нам удавалось стабилизировать и не развивать разногласия между «хальк» и «парчам». Свидетельство тому – единение и многолетнее сопротивление Талибану после вывода советских войск из Афганистана. Помогали мы молодым афганцам осознать, глубже понять цели и задачи Апрельской (саурской) революции, проводимых преобразований во имя трудового народа Афганистана. Тысячи юношей и девушек направлялись нами в учебные заведения Советского Союза. Многие афганцы своими глазами видели и ощущали на себе всё то, что смогла дать советская власть  простому народу.

    Годы нашей работы не прошли даром ни для наших подсоветных, ни для нас самих. Я благодарен судьбе за время работы, которое провёл Афганистане. И не наша в том вина, что произошло позднее с Советским Союзом, с Демократической Республикой Афганистан.