В. Рыбалкин, г. Балей
Сижу тихо-смирно в зале ожидания железнодорожного вокзала и жду прибытия своего поезда. Ждать осталось часа полтора. Мимо меня туда-сюда шастают озабоченные пассажиры, кто-то обременён ручной кладью, а кто-то, как и я, пустился в дорогу налегке. Моё место находится вблизи вокзального буфета, потому и наблюдаю такое оживлённое движение человеческих тел, гонимых чувством голода в это заурядное заведение общепита.
Можно запросто пойти в буфет и угоститься там доброй порцией курятины, но это только усложнит мой неблизкий путь. Засовываю руку во внутренний карман куртки и нащупываю там одинокую замусоленную пятисотку. Если её сейчас потратить на жратву, то потом будет нечем оплатить за проезд в автобусе. От станции, где предстоит сойти с поезда, мне ещё «пилить» три часа на автобусе до родной деревни. Скорее бы забраться в вагон, а там сердобольные попутчики с харчами не дадут отощавшему бродяге умереть голодной смертью.
Минуло более пяти лет, как я покинул деревню, оставив там мать-старушку. Нынче вот возвращаюсь к семейному очагу, к встрече Нового года должен поспеть. Дома маманя напечёт пирогов, моих любимых с капустой. Возможно, и самогончик приберегла старая, ожидая своего блудного сорокалетнего сыночка.
Ах! Как хорошо будет под горячие пироги «принять на грудь» несколько стаканчиков холодненького первача! Сглатывая голодную слюну, тщетно пытаюсь прогнать мысли о домашней еде.
Хочу вам честно признаться: «я – большая свинья». За прожитые вне дома годы написал матери одно единственное письмо, состоящее из хвалебной лжи. Будто бы всё у меня прекрасно: имею собственный бизнес, элитную квартиру, иномарку крутую, являюсь известным и уважаемым в городе человеком. Ну не мог же я ей написать о том, что веду бомжовский образ жизни, перебиваясь случайными заработками, а то и мелкими кражами. Только теперь понимаю, какую глупость я тогда совершил. Негоже было врать близкому человеку.
Пустой желудок не перестаёт напоминать о себе, а тут ещё манящие запахи из буфета донимают, спасу от них нет. Это же просто невыносимо! Решительно встаю и иду в дальний угол зала ожидания, подальше от буфета. Отыскав там свободное место у затемнённого вечерними сумерками окна, с облегчением плюхаюсь на сиденье.
Напротив меня расположились две о чём-то беседующие женщины – старая и молодая. Откинувшись на спинку сиденья и устало прикрыв глаза, невольно прислушиваюсь к их негромкому разговору.
– Домишко-то мой в древне ещё в начале ноября сгорел… сгорел, милая, со всем находившимся в нём скарбом. Едва сама убереглась от беды, – вещал дрожащий старческий голосок. – Лишившись своего угла, надумала я переехать на житьё к сыну. Поди не прогонит мать-то родную? Он в этом городе большим бизнесменом слывёт…
– Какая фамилия у вашего сына? – спрашивает старушку её молодая собеседница.
– Кабаков… Ильюша Кабаков.
– Кабаков?.. Нет, не слышала, о таком бизнесмене, бабушка.
– Как же так?! – огорчённо восклицает старая женщина. – Ильюшенька мне писал в письме, что его здесь каждая собака знает. И где же мне мою кровиночку искать? – В её вопросе звучит растерянность. – Адресок-то свой он в письме не упомянул.
Боже праведный, что я слышу? Старуха назвала моё имя и мою фамилию! Распахиваю глаза и с изумлением вглядываюсь в худое морщинистое лицо сидящей передо мной женщины в сером шерстяном платке и старомодном плюшевом жакете. Мать ты моя родная! Да, это была она, заметно постаревшая за время нашей долгой разлуки…