В краю лам Забайкалья

Гл. 15. Нерчинский округ

    Шахты и золотоносные пески. – Нерчинск. – Сретенск. – Поселенцы. – Будущая Амурская железная дорога. – Навигация на реке. – Русское гостеприимство

    Мне не пришлось встретить ни одного дикаря, тунгуса или бурята в последнем оставшемся для посещения округе Забайкалья. У восточной его части печально знаменитое имя – Нерчинский округ. Именно в нём находятся шахты, где столько каторжников искупают свои преступления, где страдало столько политических заключённых. Много раз, когда я посещал Сахалин, остров каторжников, они с ужасом говорили о Нерчинске!

    В этом округе много известных тюрем: Зерентуйск, Мальцевск, Кадаинск, Кутумарск, Альгачинск, Покровск, Александровск (для заключённых стариков), Акатуйск, где страдало столько государственных преступников. В каждой из них около двух с половиной тысяч заключённых, занятых на самых тяжких работах. Они получают десятую часть от заработанного. Отбыв свой срок, получают статус сосланных на поселение пожизненно. Они остаются в Забайкалье, будучи очень опасными соседями для коренного населения. Их более 17 тысяч расселено по всему Забайкалью среди законопослушных людей, не подозревающих об их происхождении.

    Дороги, ведущие в Нерчинский Завод, центр горного округа, когда я ехал туда, были отвратительны. На почтовых станциях почти ничего не было кроме хлеба и сваренных вкрутую яиц, грязи и многочисленных клопов. Там я познакомился с самыми плохими экипажами в Сибири. Если они и не разваливались на части, то только благодаря хитроумной системе верёвок и верёвочек, худо-бедно стягивающих сломанные детали.

    Серебро на нерчинских рудниках добывается издавна: эти работы начались в начале 17 века, и в период между 1763 и 1786 годами считалось, что залежи серебряной руды неисчерпаемы, в это время выплавлялось более 10 тонн серебра. Это была самая цветущая из всех эпоха; за первые 40 лет 19 столетия добыча достигала в среднем 5 тонн. В 1846 года она упала до 3 тонн. Число работников сильно уменьшилось, когда генерал-губернатор Муравьёв в связи с необходимостью заселения и освоения бассейна Амура поверстал в казаки приписанное к рудникам население. И вскоре добыча руды полностью прекратилась. С 1870 г. производство возобновилось, работают 10 шахт, разрабатывающих залежи свинцовосодержащего серебра. 500 рабочих добывают ежегодно 800 кг металла ценою около 550 000 франков.

    Запасы серебра ещё довольно значительны. Но событие большого экономического значения задержало возрождение добычи серебра: в области были открыты большие запасы золотоносного песка, разработка которого гораздо выгоднее и выкачала из добычи серебра много рабочей силы. Золотые россыпи, находящиеся в ведении Кабинета, многочисленны; их разрабатывают на берегах Онона, Ингоды, Нерчи, Газимура и Шилки. Этим занято 5 тысяч рабочих, добывающих ежегодно около трёх тонн золота.

    Два главных города в области – Нерчинск и Сретенск. Последний, когда-то совсем незначительный, ежегодно увеличивается. Оба они расположены на берегу Шилки. В Нерчинске восемь тысяч жителей, город, построенный из дерева, мало интересен, но в нём есть несколько процветающих торговых домов. Очень богатые купцы построили в нём настоящие дворцы. Старые и грязные пароходы среднего размера курсируют между двумя городами. За тридцать километров перед Сретенском, в Баяне (Baïan) значительный цементный завод производит его 40 тысяч тонн; залежи известняка находятся в 12, а глины в 25 километрах от завода, гипс привозят из Иркутска, все машины и инструменты германские.

    Сретенск, по переписи 1897 года, имел 1710 жителей, а сейчас в нём более 10 тысяч, рабочие прибывают со всех сторон, появляются коммерческие представители из больших центров России. К сожалению, казачья администрация города не облегчает его развитие. В городе большие мельницы, мыловаренный завод, кожевенные предприятия и т.д. Транзитные перевозки значительны и увеличиваются с каждым годом.

    Транссибирская магистраль по первоначальному плану должна была следовать рядом с Шилкой и Амуром, чтобы в Хабаровске соединиться с Уссурийской железной дорогой. Линию довели до Сретенска, но работы были остановлены, когда решили, что не будет более выгодным идти вдоль Амура, чтобы добраться до Владивостока, а следует пройти через Маньчжурию по Трансманьчжурской магистрали. Так было разбито много надежд. Поверив в создание железнодорожного пути по левой стороне Амура, русские и иностранные купцы создали большие торговые дома в больших городах. Поговаривают, чтобы поправить дело, предполагалось построить проезжую дорогу вдоль Амура, но когда посчитали необходимую сумму расходов, она оказалась слишком значительной, и дорогой можно было бы пользоваться только летом.

    Итак, оставалась река. Зимой она покрыта льдом, а местность – снегом. В некоторые времена очень мало воды в Шилке, которая после её слияния с Аргунью становится Амуром, плаванье по ней тяжёлое, а иногда и опасное. После Сретенска Шилка течёт по живописной долине, стиснутой между почти отвесными горами. Дно её покрыто камнями, и в маловодье суда натыкаются на подводные скалы. Я два раза плыл по её течению, и каждый раз не обходилось без многочисленных, а иногда и тяжких аварий. Часто на носу судна стоит матрос с шестом, промеряя глубину. Ночью мы стоим на якоре в местах, где можно запастись дровами для топлива.

    Три места на реке очень опасны: Усть-Кара, где вода во время засушливого сезона глубиною два фута с четвертью; Собобра (Sobobra) – два фута три четверти; Аникинск – два фута. Капитаны опасаются этих мест, особенно в октябре: в это время суда рискуют, остановившись, вмёрзнуть в лёд и зимовать вдали от порта приписки. Часто суда садятся на мель, и уж я-то об этом знаю кое-что: во время моего первого путешествия руль был разбит, и мы несколько дней ждали прихода буксира. Другим препятствием для судоходства являются густые туманы, которые с 15 сентября до конца октября покрывают реку полнейшим сумраком иногда до 10 часов утра.

    Навигация по Амуру была открыта в 1846 году, и с этого времени число пассажиров и грузов постоянно увеличивается. Обычно эта навигация начинается довольно поздно; между 24 апреля и 8 мая река освобождается ото льда, а замерзает она в середине ноября, льды очень толсты. В Забайкальской области, где течёт эта река, носящая ещё имя Шилка, снега при крайнем холоде выпадает очень мало. К счастью, летние дожди гораздо чаще, чем в собственно Сибири; благодаря этому урожаи хороши, и эти места долго рассматривались житницей амурского региона.

    Флора на берегах Шилки отличается от других частей Сибири; сами деревья представляют поражающее различие по мере приближения к Тихому океану. Кустарники ещё более оригинальны, чем деревья: они насчитывают около сорока новых видов, и вскоре появляется дикий виноград и красивое вьющееся растение с пахнущими розово-белыми цветами, с красными плодами.

    Большое значение получило на Амуре сельское хозяйство, но поселенцы сталкиваются в этом регионе с трудностями, не встречаемыми в остальной Сибири – изобилие влаги, которое отрицательно влияет на земледелие, к этому добавляется травяной покров почвы. Все местности у подножья гористых хребтов покрыты высокой травой, а склоны – лесом, удерживающим сырость, таким образом, почва никогда не высыхает, и болота следуют за болотами.

    Эта влажность губит урожаи: пшеница идёт в стебель, издали она кажется красивой, но в колосьях нет зерна. В других случаях зёрен много, но все они покрыты мельчайшими грибками: крестьяне тогда говорят, пшеница «пьяна», она выпила слишком много воды, хлеб, изготовленный из такого зерна, вызывает болезни, домашние животные его не едят. Чтобы поправить дело с сыростью почвы, крестьяне поджигают камыши и тростники, покрывающие эти земли, и эти сознательные поджоги-палы, хорошо видимые по ночам, не перестают удивлять незнакомых с этими приёмами путешественников. Несмотря на этот недостаток почвы, переселенцев становится всё больше: одни привозятся из Одессы судами Добровольческого флота, другие переезжают всю Сибирь. Часто плывя вниз по Амуру, я встречал плоты с переселенцами, на которых плыл и их багаж, лошади и телеги. Плаванье по реке было для них гораздо приятнее после езды по железной дороге, где они были нагромождены друг на друге.

    После Русско-японской войны снова начало обсуждаться строительство железной дороги по Амуру. Если линия от Харбина до Порт-Артура принадлежит Японии, дорога от Харбина до Владивостока осталась русской, но она проходит через китайскую территорию, где солдаты и военные материалы не могут передвигаться по условиям Портсмутского мира. И Государственной Думе показалось обоснованным строительство амурской линии как со стратегической, так и экономической точек зрения. Проект 1893–1895 года был возобновлён, и кредиты были одобрены Думой. Для России это дорогое и трудное предприятие. Новая линия будет длиною в 2100 км. Предстоит построить огромное число технических сооружений, понадобится провести линию по горам или пробить в них путь, построить мосты на реках, многие из которых очень широки. Расчётная смета предполагает, что потребуется по крайней мере 550 миллионов франков, а помнится, что все предыдущие расчёты для Транссибирской магистрали оказались заниженными. Это признают и сами инженеры. Долины, где будет проходить магистраль, в большинстве своём узки, наводнения часты, путь должен быть поднят и укреплён. Между Сретенском и Покровкой потребуется врубаться в скалу, в склоны почти недоступных гор, возвышающихся над рекой.

    Считается, что потребуется десять лет для строительства железнодорожного пути. Противники проекта громко заявляют, что в эти долгие годы дефицит дороги будет значительным, они даже предполагают, что он достигнет 6 миллионов в год. Забайкалье, по их мнению, находящееся в покрытом лесом горном регионе, через который будет проходить путь, не даст места никакому серьёзному движению грузов и пассажиров; дорога достигнет плодородных земель и шахтных разработок только в бассейнах рек Зеи и Буреи (Zeïa, Boureia); они добавляют, что дорога по реке будет достаточной для всего региона. Но Дума посчитала иначе и сдалась на экономические и стратегические доводы господина Столыпина.

    Торговое будущее Сретенска кажется таким образом обеспеченным, и через несколько лет город станет значительным. Я его покинул с одним из последних пароходов, обслуживающих навигацию до зимы. Я покинул моих бурятских друзей, которых должен буду встретить после изучения Дальнего Востока. Воды были низкими, и чтобы пройти с большей уверенностью, пассажиров пересадили на большое судно без машины, которое тянул буксир. С самого первого дня путь был тяжёлым, приходилось постоянно промерять дно, много раз мы натыкались на мели. Шилка текла между живописнейшими горами, мы не видели никаких поселений, кроме остановок, где мы запасались топливом. Эти остановки были очень забавным. Все пассажиры резвились на берегу. Молодые отправлялись флиртовать в лес, семьи устраивались вокруг самоваров в тени берёз и диких вишен. Все каюты были забиты до отказа, было много всяких… даже карманных воришек. Один еврей-торговец ловко обследовал карманы пассажирок, матросы вытащили его на палубу. Он отбивался и кричал сам: «Караул, воры!»

    На второй день мы заметили стоящий пароход; его капитан безрезультатно пытался его снять с мели: пароход перегораживал всю середину реки. Мы остановились, были отправлены лодки промерить дно вокруг парохода, чтобы найти проход; если мы тоже сядем на мель, мы рискуем быть вмороженными в лёд, который вот-вот должен был показаться. Медленно мы продвигались вперёд; пароход на мели остался позади, пассажиры закричали в восторге, но крики быстро сникли: тащивший нас буксир сел в свою очередь, и его колеса беспомощно крутились, не подвигая его ни на шаг. Влекомое потоком, наше судно бортом налетело на него, корпуса жалобно затрещали, удар был так силён, что буксир столкнуло с камня, на котором он засел, и мы могли продолжать наш путь, но борт был пробит, и в корабль стала поступать вода, помпы постоянно включались, а на палубе были разрушены несколько кают.

    В таких условиях мы прибыли в Благовещенск с опозданием на три дня, голодные: два дня мы почти ничего не ели, вся провизия в буфете была съедена. Было десять часов вечера, ночь была черна, капитан предложил нам улечься на палубе. Мы все энергично воспротивились – любой ценой нам хотелось есть. Мы все озверели: пассажиры высокого ранга, чиновники и один генерал заявили, что они будут жаловаться министру на испытанные ими голодные страдания. Все обещали подписать протест. Но когда голод исчез, запал прошёл. Через два часа в гостинице мы хорошо поели, попили чаю, покурили сигареты, а один пассажир сыграл на пианино.

    – А наша жалоба? – спросил я.

    – Ох, – ответил генерал, – когда мы попили и поели, жизнь показалась хороша. Мы пережили тяжёлые дни, это правда, но зачем жаловаться? И впрочем, не будет ли это справедливым, что те пассажиры, которые будут плыть в следующем году, будут обслуживаться лучше, чем мы сейчас?

    Это рассуждение было всеми поддержано, и пассажиры в будущем году, может быть, повторят наше путешествие со всеми его неприятностями…

    

    * * *

    Чувство, испытываемое мною к русским, состояло не только из восхищения, но и из мягкой симпатии и искренней признательности. Я не могу рассказать в книге все мои приключения. Сколько раз на почтовых станциях, когда я менял лошадей, я встречал добрых людей, офицеров, чиновников и торговцев; быстро познакомившись, едешь до следующей станции. Достигнув места, где я намеревался провести ночь, слышишь: «Идёмте ко мне, – говорит мне спутник, – не церемоньтесь. Что вам делать в гостинице, она ужасна, отвратительна, вас обокрадёт половой, вы отравитесь поваром, а ночью вы найдёте в кровати толстых клопов, огромных клопов, вас будут плохо кормить!»

    Почти всегда, вспоминая отчаянную борьбу с ужасными сибирскими насекомыми, я принимал приглашение. Мой спутник приводил меня в его дом, где меня встречала праздничная атмосфера, меня принимали как друга. С этой точки зрения почти все русские, богатые или бедные, похожи, и наименее обеспеченный не должен извиняться за малое, даваемое им, поскольку он предлагает всё, что имеет, и даёт с таким добрым чувством!

    Вечером друзья и соседи собираются у моего кратковременного хозяина, и начинаются добрые и очаровательные беседы около поющего на столе самовара, вокруг стола с пирогами, вареньем и конфетами. И на следующий день, я уверен, мой тарантас будет наполнен пакетами, разными продуктами, которые добрая хозяйка имела любезность приготовить, зная, что долга будет моя дорога через горы и степные просторы.

    «Вы нам приносите, – говорят мне часто, – немного воздуха Европы, и поэтому вы дважды желанный и добрый гость!»

    И действительно, жизнь тяжела у этих добровольных ссыльных, отважно покинувших европейскую Россию, чтобы достать пребыванием в Сибири повышение по службе или преимущества при отставке. Не один говорил мне со слезами на глазах о печали расставания с близкими, оставшимися в России; каждый день о них думают, вспоминают о хорошей жизни в прошлом, о радостях счастливого детства. Встретят ли они снова тех, кого любили в родном краю? Надо три-четыре месяца, чтобы получить ответ от них, а письма часто теряются, и часто переписка заканчивается, люди живут без новостей, но любят говорить о прошлом, о покинутых родителях, обо всех дорогих и старых воспоминаниях. Много слышит путешественник доверительных признаний и трогательных исповедей на своей дороге...

    

    Перевод с французского Николая Епишкина