Газета 'Земля'
РЕДАКЦИЯ ПОДПИСКА РЕКЛАМА ВОПРОС-ОТВЕТ
Содержание номера
НОВОСТИ
    Совет недели
ВОПРОС НЕДЕЛИ
    Эльдар Рязанов: в кадре и за кадром
ГОСТЬ РЕДАКЦИИ
    Михаил Дугаров: «Лелейте надежду!»
У ВСЕХ НА УСТАХ
    Как живешь, миллионер?
    Приключения булки хлеба
ВОПРОС ДЕПУТАТУ
    О почетных железнодорожниках
    О сельской жизни
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
    Непочатый край
О ЧЕМ НАМ ПИШУТ
    А связь среди берез на кочке…
    Возрожденный ансамбль
    Это агония?
    Солнце железнодорожной больницы
    Полезная встреча
    Снимите главу с трактора!
    Почему низкая явка на выборах?
В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ
    Дом, в котором уютно всем
ЭТО ИНТЕРЕСНО
    Безграничная Монголия
НАША ГОРДОСТЬ
    Удачи, сержант Сороковиков!
    Остался верен воинской присяге
ЛЮДИ ЗЕМЛИ ЗАБАЙКАЛЬСКОЙ
    Старейший и мудрейший
ВОПРОС ЮРИСТУ
    О праве на тишину
ДЕТИ ВОЙНЫ
    Такое детство не забыть
ЛЮБИТЕ ИСТОРИЮ
    Сколько же им лет?
    Курлыч – дикуша горькая
МАЛОИЗВЕСТНОЕ ЗАБАЙКАЛЬЕ
    Изменчивость Забайкалья от Байкала до Аргуни
МИЛОСЕРДИЕ
    Жизнь без детей бессмысленна
НЕСКУЧНАЯ ЗАВАЛИНКА
    Вольная Забайкальская поэзия
    За Острой сопкой
ФАЗЕНДА
    По законам астрономии
    Хозяйке на заметку
    Повариха
Выпуск № 47 от 21.11.2012 г.

Такое детство не забыть

Постоянные читатели «Земли» отметили, что в последнее время со страниц газеты исчезли письма, посвящённые воспоминаниям о непростом детстве, пришедшемся на годы Великой Отечественной войны.


Это связано отнюдь не с отсутствием в редакционной почте таких писем. Вместе с авторами подобных воспоминаний мы ждали, когда региональные депутаты вернутся к ими же и заявленному проекту нового закона Забайкальского края «О социальной помощи детям Великой Отечественной войны». И во время этого ожидания писем от тех забайкальцев, на которых и должны были бы распространиться нормы нового закона, накопилось предостаточно.

Откуда столько мужества?
«Когда немцы пришли в нашу деревню в конце 1941 года, - вспоминает Нина Фёдоровна Говоркова, проживающая на ст. Кручина Читинского района, - мне было 6 лет. Зашли в дом, немец спросил, есть ли карточки? Мать была неграмотной, сняла фотокарточки, они были застеклены, подаёт ему. Немец как бросит их матери в лицо! Всё её лицо было в крови. Мне, конечно, жалко мать, я его укусила за руку. Представляете, что он из меня сделал? Лепёшку. Я, наверное, три дня лежала без движения.
Пришла весна. Наших матерей запрягали в плуг пахать землю. Три женщины везли, одна держала плуг, а нам давали прутья, чтобы мы их били. Если они не вспашут норму, их стегали розгами, а нас били, что мы их не били прутьями. Про мамину мать полицай сказал, что у неё сыновья партизаны, её увели в погреб, изнасиловали, пытали, она там с ума сошла, когда вывели, никого не узнавала.
Моя мать была связной, ходила на задания, носила записки в лес к партизанам. У нас в деревне были раненые. Помню, однажды ночью привели к нам раненого командира, немцы были в хате, и его держали на «вышке» (хаты были покрыты соломой). Мать отправляла к нему меня - давать лекарства и носить еду. Я привыкла к нему и стала называть его папой, а когда ему стало лучше, его увезли обратно в лес. Я полезла на чердак, его нету, я закатила истерику – куда моего папку дели? Немцы услышали, поставили нас с мамой рядом: говори, кто был отец? Мама ничего не сказала, тогда они меня бросили в колодец. Воды там не было, только мусор. Сколько лежала, не знаю, ночью собрались женщины и вытащили меня.
После мать увезла меня в другую деревню. Там был лес и речка, немцы туда не заходили, боялись партизан. Однажды, когда мать направлялась к партизанам, её поймал полицай, но она как-то выкрутилась, а потом рассказала об этом «Учителю» (так его все называли), ему было тогда лет 80. Он запретил ей ходить к партизанам. Искали связного, да не нашли. Тогда мать предложила, чтобы ходила я. Жена «Учителя» заплетала мне в косичку записку, меня встречала повариха-бабушка, говорила: «Давай я тебя расплету!». Покормят меня, опять заплетут, - ну иди! Так я ходила почти год. Когда пришла похоронка на отца, побежала к «Учителю». Он, помню как сейчас, обнял меня, говорит: «Так надо, доченька… А мы хоть одного, да спасли человека!».
И вот я всё время думаю, откуда у моей матери столько мужества было? Ведь она была неграмотная. Одна я у неё была, а она посылала меня на смерть. Ведь знала она это!
Отец мой Фёдор Афанасьевич Ступин погиб в 1943 году в Харьковской области, Дергачёвском районе, с. Фёдоровка. Вот я туда написала, дали ответ, что такого села не было и нет. Написала в Москву, сообщили, что села не было, ищите левее 27 км, правее 35 км. В прошлом году ездила туда, где он призывался, да так и не нашла».

Мы – дети войны
«Конечно, нас, детей войны, надо приравнять к ветеранам, - считает Елена Ивановна Кузьмина, родившаяся в с. Банщиково Шахтаминского района, а сейчас проживающая на ст. Харанор. - У нас проклятая война отняла детство, а юность после войны – что мы видели? Сотки да трудодни. Выходных у нас не было. Как каторжные вставали, шли и шли на эту работу. Пишут: если льготы какие получают, то «детей войны» вычёркивают из списка. Да о чём вы говорите? «Дети войны» сейчас все инвалиды. Как тут будешь здоровым, после того, что мы пережили? Наоборот, всех инвалидов надо включать в список. Кто это не пережил, тот и не слышит. Они бы сами это пережили, не так бы заговорили.
Без слёз не можем
всё это вспоминать, тяжело
Ах ты детство моё непростое!
Ты совпало со страшной войною.
Ночь морозная в щели глядела,
Да на шестке лучинка горела.
Мать тихонько за прялкой сидела,
Да на сонных детишек глядела.
Её сердце глодала нужда:
Всюду в доме и в поле одна,
Ещё четверо малых детишек.
Да нужду ту никто не услышит!
А весной солнце глянет в окошко,
Брали мы берстяные лукошки,
Шли на поле
за мёрзлой картошкой.
Мы на печке её запекали,
Слаще мёда её поедали.
А потом нас тошнило, мутило.
Звали ту мы картошку
«тошноткой»,
А потом с наступлением лета
Вся земля была солнцем согрета,
Расцветал наш
заветный цветок -
Рос за речкой любимый чеснок.
Мы мешками его приносили
И на зиму в бочонках солили.
А потом там и ягод пора,
Да нас всех лихорадка трясла.
Вспоминаю я детство далёкое,
Что в военные годы прошло,
Вспоминаю я речку любимую.
Что Ундою зовётся давно.
Вспоминаю подружек голодных.
Как ходили мы все на Унду.
Собирали мангыр да колосья,
В час вечерний варили бурду.
Все мы были так плохо одеты
И голодными были все мы.
С какой жаждой мы ждали победы,
Ждали всех мы живыми с войны.
Но не все в деревеньку вернулись.
Полегли там в далёких краях.
Горе горькое мы пережили,
Проклиная войну на устах.
… И стоит деревенька у речки.
Что Ундою зовётся давно.
Ах, как хочется снова увидеть
За той речкой родное бугло (сопка).
Ах, родное ты наше бугло,
Ты нам Богом было дано.
Ты от голода всех нас спасало,
Земляники красно там бывало,
Да съедобной так много травы.
Как тебе благодарны все мы!
Беднота нас всех гнушала,
Голод да мороз.
Не сдавались наши мамы,
Не роняли слёз.
Но как забыть то злое время,
Хотя оно давно уже прошло?
И не забыть такое детство.
Оно так в память залегло».


Не в то время
Вот письмо из с. Цугол Могойтуйского района от Зои Аврамовны Малик.
«Пишу вам впервые, прочитала статью «Поколение лишних людей», задело за живое. Почему-то в Советском Союзе мы были все одинаковые, а теперь если я не родилась в Забайкальском крае, значит, мне не положено к пенсии надбавки?! А я в Забайкальском крае с 1964 года живу, работала до самой пенсии, имею медаль ветерана труда, работала в военном госпитале. Я хотела бы посмотреть в глаза тем людям, кто придумал так делить «детей войны». Я думаю, в них нет никакой совести и стыда.
Родилась я на Украине в Винницкой области, в 60 км от ставки Гитлера. И помню, как зашли к нам немцы и жили, пока их не погнала Красная Армия. Мне было тогда 5 с половиной лет и смерть смотрела мне в глаза. Немец чуть из пистолета не застрелил, благо, второй за руку выкинул из дома и сказал, чтобы я тому не попадалась на глаза, а то может убить. Вот я жила в оккупации и так прошло моё детство.
Нас выгнали из нашего дома, мы жили у соседей. Дети спали на русской печке, а остальные - на полу. Как показывают в кино: один на другой бок переворачивается, все с ним. Я видела, как убивали людей и как освободили наше село. Отец пошёл добровольцем в армию, несмотря на то, что его возраст уже не брали, и пришёл с войны только в июне 1946 года, больше года провёл по госпиталям, был ранен, контужен, чуть не закопали живым, но застонал. Удалили ему одно ребро, в двух миллиметрах от сердца остался осколок.
Что же думает теперь наше правительство? У меня стаж 37 лет, вырастила двоих детей. Приезжали из собеса, говорят: у вас такой большой стаж, а почему такая маленькая пенсия? А какая тогда была зарплата?! На пенсию я ушла в 1991 году, получала 132 рубля, был «потолок». А после перестройки получаю гроши, вот мне и сказали, что я родилась не в то время. Спросила, положена ли добавка тем, кто был в оккупации? Ответили, что нет, только тем, кто жил в блокаде Ленинграда. А сейчас у меня пенсия 6700 руб. Все болезни мои. В Чите в клинике посоветовали подавать на инвалидность, но я тогда перестала бы получать ветеранские, так что, как говорится, шкура выделки не стоит. Ещё каждый год ездить на комиссии, а я хожу с палкой, ноги болят. Вот и решила никуда не подавать. Теперь одна надежда на Бога, больше мы никому не нужны».
В середине октября депутаты, работающие в комитете по социальной, молодёжной политике и трудовым отношениям Законодательного собрания края, собирались рассмотреть вопрос о новом проекте закона, касающегося «детей войны», но ограничились лишь обсуждением «без протокола» – автор законопроекта, депутат Сергей Сутурин на заседании не присутствовал по причине служебной командировки.
Подготовила
Мария Вырупаева

Яндекс цитирования