«Ты моя-то» против флешмоба и чудо-форм

Думать и петь по-русски

    Как-то друзья мучили Владимира Ивановича Даля вопросом – русский он или немец. На что автор толкового словаря русского языка на века (а в его жилах кровь датчанина сплелась с кровью французских гугенотов) ответил: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни самая кровь не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека – вот, где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски».

    В русском языке сейчас 10% слов являются заимствованными из других языков. Допустимый процент безопасности составляет 2–3%! На различных детских конкурсах зачастую звучат песни на английском языке. Не знаю, как там ребятишки пропевают-переживают на иностранном, ведь «мама» на русском сказали. Так для чего мы до сих пор упорно оглядываемся на когда-то просвещённую Европу, отодвигаем своё, стесняемся местного диалекта и берём красивые словечки из английского или французского?

    Если слышу родной диалект, душа тает, и сразу вспоминается бабушка («баба», как называли мы в своё время) Соломонида Сергеевна. «Ты смотри-ка, опять запон сослепу на леву сторону надела. Лонись над Петровной дивилась, а сама-то, – по привычке смеётся она сама над собой и добавляет: – Вот ить память-то худа стала, пошла по веник, а в курятнике оказалась». Это «по веник» последний раз услышала лет 15 назад. От деревенской девчушки-студентки, что дежурила по кабинету и пошла за инвентарём. Городские подружки тогда со смеху покатились. Урезонить пришлось: «Зато она контрольные на пятёрки делает, а вы едва на тройку тянете». Скажет ли так та девчонка сейчас или побоится прослыть невежей?

    Дочка, уехавшая в другой регион, долго объясняла мужу, что у нас в Забайкалье слово «моя» не имеет рода. Так можно и мужчине сказать, и ребёнку, и женщине. Едва убедила. Для нас «моя» – значит, принятая душой, любимая. Есть в Нерчинске самодеятельная актриса Нина Никандровна Дегтярёва. Как-то пришлось ей играть в спектакле Нерчинского народного театра «Четыре женщины одного Ивана». Отыграла как коренная забайкалка, с характерным говорком и потом вспоминала, как кто-то из жюри в краевом центре приходил и благодарил её за то, что хранит и помнит.

    

А им без разницы

    Все эти наболевшие мысли нахлынули неспроста. Как-то пришлось побывать на районной научно-практической конференции школьников в Нерчинске и узнать, затрагивает ли современных детей массовое вторжение иностранных слов в нашу жизнь. К месту или не к месту – это совсем другой вопрос, и разбиралась с ним Владлена Патронова из городской школы №1. Анализировала глубоко и всесторонне и, стоит признать, начался этот процесс вторжения в русский язык не сейчас. Ещё великий Александр Куприн писал: «Русский язык мы портим, употребляя иностранные слова без надобности». Те, что пришли к нам давным-давно, уже прижились, и мы порой забываем об их происхождении. Специалисты называют такие слова заимствованными. Владлена прошлась по нашему городку и обнаружила массу названий, связанных с англицизмами. Наше красиво-певучее «Анастасия» (пришло давно из Греции) соседствовало с «Fler», есть в Нерчинске «Биршоп» и «Visage Stile». Поинтересовалась Владлена и мнением людей. А как они относятся к употреблению иностранных слов на вывесках в нашем городе? Так вот, большинству подростков этот процесс безразличен. То есть иностранная атака на наш язык вполне успешна. Учитель английского языка ответила: «Несмотря на то, что учу детей владению иностранным, считаю, что в нашем родном языке достаточно красивых слов». Было в опросе и мнение пенсионерки. Она в магазины с непонятными названиями вообще не заходит. Есть и другой взгляд: «Пусть хотя бы по вывескам язык изучают». Кстати, Владлена проанализировала, отвечают ли вывески назначению. Так вот, 15 названий ему совсем не соответствуют, и даже не все продавцы знают, что означает название магазина, где они работают.

    

О женской силе

    Каким словом заменили выражение «женственность» на телевизионных экранах? Думаю, не ошибусь, если это будет «сексуальность». Наклеенные ресницы, высокие каблуки, чудо-волосы и чудо-формы. Много ли видим мы примеров тихого материнского подвига, когда простые труженики сделали главное – вырастили хороших детей, научили их сострадать и сопереживать, потому что сами были такими? Отклик этим мыслям снова нашла на конференции. Девятиклассница Ангелина Стукова из сельской школы Правых Кумаков представляла работу «Корни и опора наша…», изучая образ женщины в произведениях Валентина Распутина. У великого писателя героинями были не звёзды шоу-бизнеса, страдающие от плохой прислуги и мучающиеся в поисках способа привлечь к себе вселенское внимание. Простые крестьянки, что «ломили» мужскую работу, пахали землю, оставались послевоенными вдовами и в одиночку поднимали детей. Своей невидимой внутренней силой они делали мир добрее, а мужчин – сильнее. Распутин считал, что главное назначение женщины – способность противостоять злу и насилию, сострадать и сопереживать. В «Прощании с Матёрой» старухи дотемна ползают на коленях по кладбищу и ставят на место порушенные кресты. Хотя уже понимают – всё уйдёт сначала в огонь, а потом под воду. Такова сила их любви к корням и противостояние страшным переменам. Дарья, прощаясь с избой, обряжает её в последний путь: белит до ломоты в теле и украшает пихтовыми ветками. Это её благодарность своим родителям, своей земле, что взрастила и уйдёт под воду. Катерина всё прощает своему непутёвому Петрухе, а внешне слабая Серафима, что всю жизнь мечтает опереться на мужское плечо, в одиночку тянет больного внучонка. Настёна из повести «Живи и помни», не в силах предать мужа Андрея, ставшего дезертиром, уносит под воду свою боль и тайну. В  каждой из них своя сила. Настоящая, женская. Та, что не на внешней привлекательности замешана, а внутри спрятана и на доброте и сострадании строится.

    

Корни и опора наша

    Бабушка моя в 1937 году осталась одна с семерыми детьми на руках. На всю семью были одни валенки, а от колхозной работы никто не освобождал. «Как-то обезножила я, промёрзла, председатель приходит и говорит: «Ты что, Соломонида, вслед за Василием захотела?» Встала, поскольку понимала, что за спиной дети, как они без матери? Во времена безбожия только на молитву полагалась. За ней пешком ходила несколько километров, чтобы спасти тяжело заболевшую дочь. Всех подняла моя бабушка, переводилась с многочисленными внуками, да и с правнуками понянчиться успела. До глубокой старости каждого, большого и маленького, помнила, всех встречала и за всех молилась. Никакой силой нельзя было отодвинуть её от привычных дел – стряпать хлеб, возиться в огороде, прясть шерсть. Моя бабушка не читала книг, потому что была неграмотной. Откуда в ней, простой крестьянке, было столько такта, любви и мудрости? Никого и никогда не задела она словом и в самые тяжёлые годы не впустила в своё сердце ожесточения и отчаяния. Откуда моя бабушка знала слова Достоевского: «Целый мир не стоит слезинки невинного ребёнка» Поняла это, когда вспомнила её напутствие родственнику, что со строгостью любил переборщить: «Ты только ребятишек не шевель». «Не шевель» – это тоже наше позабытое – не трогай, не обижай. Сейчас дошло: так это у них, простых крестьянок, искали мудрость жизни наши великие писатели, так же, как мы сейчас мучаемся вопросом и находим ответы в своих корнях. Они, с большим сердцем, в простых платках, с натруженными венами и сеткой морщин – корни и опора наша. Так кого и чего мы стыдимся, и почему большинству современных детей «Прощание с Матёрой» недоступно для понимания? А сейчас представляю, как незабвенная моя Соломонида Сергеевна, что покоится на деревенском кладбище, при слове «флешмоб» улыбнётся и скажет: «Таня, это чо тако-то?»

    

    Татьяна Гусева