Роковой рикошет

Светлой памяти Николая Ивановича Албитова

    В причудливые ноябрьские дни назойливый осенний ветер начал украшать лазурный небосвод густыми волнообразными облаками. Надо сказать, что это ему удавалось с переменным успехом. Красиво извиваясь и крутясь, на землю стали опускаться пушинки кристально чистого снега, постепенно обрастая и переходя в мохнатые хлопья. Через двое суток земля была надёжно укутана тёплым белым одеялом. К концу ноября морозы усилились и перевалили за отметку тридцать. Однако 3 декабря мороз резко сбавил свою прыть. В эту контрастную погоду Николай выехал на охоту. Именно этот день ему запомнился на всю оставшуюся жизнь. 

    Николай восседал на разбросанной в санях куче сена. В упряжку великолепно вписался конь Гнедко, который больше смахивал на вороного, гнедыми на редкость были у него грива да хвост. Санная повозка всё дальше уносилась в глубину леса, и охотник ударился в воспоминания. Он положил руку на сердце, и слёзы выступили у него на глазах. Ещё бы, ведь он совсем недавно похоронил жену Настасью. Она никак не могла свыкнуться с тем, что жестокая война отняла у неё двух любимых сыновей. Эти переживания сломили её волю, она слегла и больше не встала. Николай во всём этом винил себя. Ему почему-то запала в душу Божья Заповедь: «Не убивай!» И в то же время как ему, вечному охотнику, эту заповедь выполнять? Одно успокоение – отстрел диких животных вёлся на законных основаниях, а мясо он сдавал согласно договору.

    После смерти жены и отъезда дочери Нины в город на Николая свалилось много забот. Подумав, он пригласил присматривать за домом и хозяйством близкую подругу жены Татьяну. Время сблизило их, и Николай понял, что лучше хозяйки ему не найти. Татьяна боялась одиночества и на предложение Николая дала своё согласие.

    Николай очнулся от воспоминаний, огляделся. Гнедко уверенной рысью катил сани по знакомой дороге. За санной повозкой бежали две собаки. Иногда они, подвластные чутью, убегали вперёд или уносились в стороны. Чёрного кобеля с белым пятном на лбу и двумя симметричными пятнами над глазами звали Пират. Складывалось впечатление, что у него не два, а четыре глаза. Другой пёс больше смахивал на волка и отзывался на кличку Серко. Николай боялся, что другие охотники могут принять Серко за волка, тут уж трагедии не избежать. 

    Николай основную удачу на охоте возлагал на своих хорошо натасканных собак. Охоту без них считал немыслимой. Собаки неоднократно выручали его в трудных ситуациях. Однажды закрутили кабана. Николай выстрелил. Секач бросился на выстрел. Охотник едва успел перезарядить ружьё и, почти не целясь, выстрелил снова. То ли от выстрела, то ли собаки отвлекли его на себя, но только ещё один патрон решил исход охоты. Про неудачные, «молочные», выстрелы Николай не любил вспоминать. Но тайга есть тайга, тут разное может случиться. 

    Охотник подъезжал к распадку под названием Последний ключ. Однако Николай давно исходил этот распадок вдоль и поперёк, но ключа, как такового, так и не обнаружил.

    Гнедко, словно почуяв что-то, постепенно перешёл на шаг. До избушки осталось рукой подать. Охотник оглянулся, обе собаки куда-то исчезли. Остановив коня, он вернулся назад, ругая себя за то, что задумался и отвлёкся от наблюдений вокруг. Николай увидел на дороге свежие следы кабана, ведущие вверх по распадку к перевалу. Тут же виднелись следы собак. В это время, как по команде, они залаяли. Николай, уверенный, что собаки не отстанут от кабана, решил доехать до избушки. Там он распряг коня и верхом поехал на собачий лай. На какое-то время лай затих, а потом снова заслышался, но гораздо дальше. Охотник пожалел, что не взял с собой суку по кличке Тайга. Она среди его собак самая опытная, хотя Серко почти ни в чём ей не уступал, а по выносливости и настырности даже превосходил её. 

    Еле слышный лай вскоре совсем затих. Теперь нужно было двигаться строго по следам. Охотник приметил в чаще место, где было настоящее столпотворение, а дальше в хребет секач пошёл на прыжках, пытаясь оторваться от назойливых преследователей. Перед крутым подъёмом на хребет до Николая донёсся еле слышный лай собак. Когда Гнедко взлетел на гриву хребта, то по лаю можно было понять, что собаки внизу держат кабана. Быстро привязав коня, дальше охотник пошёл пешком. Уловив движение воздуха, он убедился, что идёт правильно: кабан не почует запах потного тела.

    Чем ниже Николай спускался, тем громче становился лай. На той стороне логотины, в кустарнике, он заметил тёмный, едва видимый силуэт кабана. Охотник стал осторожно продвигаться по смежной стороне до места, где бы секач полностью попадал в поле зрения. Теперь и мелькающие собаки были видны. Николай прицелился и выстрелил. Кабан присел, вскочил. В это же время прогремел ещё один выстрел. Кабан как-то неуверенно побежал по косогору, за ним проследовал Пират. Тотчас из зарослей послышался его лай. Николай был уверен, что попал в секача, и стал осторожно приближаться к собачьему лаю. Он вновь увидел, как яростно собака наседает на кабана. На сей раз промаха не было – секач рухнул, как подкошенный. 

    Промаха не было и при первом выстреле, а при втором пуля от тоненькой берёзки ушла рикошетом в сторону, сделав своё чёрное дело. Когда Николай увидел лежащего Серко, у него подкосились ноги, стали, как ватные. Серко жалобно заскулил и повернул голову к хозяину, у которого слёзы, как горошины, покатились на голову и тело раненой собаки. 

    – Серко, Серко! Вставай, мой хороший! Нет, нет! Я тебя здесь не оставлю!

    Пуля угодила псу в правую лопатку и застряла где-то внутри. 

    Николай разделал кабана, покормил внутренностями Пирата, которого привязал около Серко, чтобы тот чувствовал рядом родственную душу. После этого вернулся на зимник за санями. Он торопился быстрее увезти домой Серко, успокаивая себя тем, что дома ему помогут и стены. Погрузил мясо, положил на сено Серко и до хребта с вожжами в руках шёл рядом с повозкой, на спуске сел рядом с раненым.

     Только в сумерках они добрались до дома. По печальному выражению лица мужа Татьяна сразу поняла, что что-то непоправимое случилось. А после сбивчивого рассказа Николая залилась горькими слезами. Николай сам едва сдерживал слёзы, но, чтобы успокоить жену, сказал;

    – Будет тебе. Успокойся. Ещё не всё потеряно. Мы ещё с ним о-го-го как поохотимся!

    Он постелил в добротную собачью будку свежего сухого сена, сверху положил суконную тряпку от старой солдатской шинели и перенёс на неё собаку. Несмотря на тепло, Серко колотил озноб. Николай принёс ему тёплой воды и рядом поставил миску с едой.  Пёс заскулил, потом дважды попытался поймать на язык воду и больше ни к чему не притронулся. Несмотря на тёплую погоду, Николай закрыл отверстие в конуру старой одеждой и только потом распряг Гнедко и убрал в амбар разрубленную тушу кабана.

    Назавтра, едва рассвет брызнул кровавой зарёю в окна, Николай был уже на ногах. Убирая за домашним скотом, он несколько раз прошёл мимо конуры, всё  ещё не решаясь посмотреть на своего любимца. Он специально оттягивал время в надежде на то, что собака сама вылезет из конуры. 

    –  Коля, иди пить чай, – прозвучал голос жены.

    Николай всё ещё в такой же нерешительности вошёл в дом.

    – Как там наш Серко? – первым делом спросила хозяйка, собирая завтрак на стол.

    – Я боюсь посмотреть в конуру, – признался Николай. – Давай попьём чайку с вареньем, а уж потом…

    Он уселся на своё коронное место за столом, выпил дудком стакан чая и, было, собрался вставать.

    – Что же ты варенье не попробовал? – сказала Татьяна. – Сейчас я тебе ещё налью стаканчик.

    – Фу ты, ну ты! Действительно.

    И он намазал на ломоть хлеба голубичное варенье, хотя вареньем-то его и назвать нельзя. Это была ягода, протёртая с сахаром, поэтому по всей избе разносился свежий ягодный аромат.

    – Да, варенье, что надо! А знаешь, я вчерашнюю ночь видел во сне деда Василия. В феврале будет тридцать лет, как его не стало. Надо будет блины испечь да помянуть.

    – А как он тебе привиделся? – спросила Татьяна.

    – Он подошёл ко мне сзади и положил тяжёлую руку на плечо. От этого я вздрогнул, проснулся и до рассвета не мог уснуть. Не надо было мне ехать на охоту, – закончил Николай

    Он оделся и вышел во двор. Как-то с подвыванием протявкала Тайга. Наконец, настроившись, Николай прямиком направился к конуре, убрал старое пальто, висевшее над входом, и позвал:

    – Серко.

    Собака лежала так, как он положил её вечером, без движения.

    – Серко! Серко! Ну, вставай, мой хороший! Что же ты лежишь? Очнись! Ну же, ну иди ко мне, Серко.

    Он дотронулся до собаки и ощутил холодное тело

    – Ой-ой-ой! Горе-то какое! Господи, да что же это? За что мне такое наказание? – и он навзрыд зарыдал над бездыханным телом любимого друга.

    В эти тяжёлые дни не только хозяин с хозяйкой были убитые горем, но и собаки, словно чувствуя тяжёлую утрату, почти целыми днями не вылезали из своего укрытия. А Тайга по печали и скорби превзошла всех. Каждую ночь она будила соседей невероятным, жутким завыванием. Николай при помощи пожогов вырыл для друга могилку на бугре, под лесом возле приметного камня, а после тягостного прощания всю неделю никуда не вылезал, ни с кем не общался, замкнулся в себе. Только ночью выходил во двор, разговаривал с Тайгой, которая, не поддаваясь никаким уговорам, продолжала петь свои заунывные песни.

    После непредвиденной затянувшейся паузы Николай, несмотря на уговоры жены не ездить в лес, всё-таки не послушал её, не внял её советам. Гнедко резво бежал по знакомой дороге навстречу морозному дню. На этот раз охотник не взял с собой собак, решил без них прогуляться по близлежащей гриве. Доехав до избушки, он распряг коня и решил поставить его в специальное заграждение, сооружённое из жердей. Николай подвёл Гнедко к загону и увидел, что в нём не хватает двух жердин. Видимо, какие-то незадачливые охотники изрубили их на дрова. Он привязал коня к рядом стоящей сосенке и пошёл за жердинами, которые, как будто специально для него, стояли, вытянутые до небес, и словно просились: «Выбери нас!» Казалось, дело-то пустяковое, но раз на раз не приходится, да к тому же он спешил. Не успел охотник замахнуться, как топор выскользнул в снег. Николай, на руках которого были надеты рукавицы с выделенным указательным пальцем, нагнулся, взял топор и нанёс удар по мёрзлой молодой берёзке. Топор со звоном киксанул и, вырвавшись из рук, рикошетом нанёс глубокую травму хозяину. Рана в коленном суставе кровоточила и при малейшем движении отдавалась болью во всём теле. 

    Об ещё не начавшейся охоте нечего было и думать. Охотник с трудом добрался до избушки. Раздевшись, снял с себя нижнюю рубашку и, используя её вместо бинта, замотал раненную ногу. Николай с огромным трудом запряг Гнедко и тронулся в обратный путь.

    Уже к полудню был дома.

    – Дорогой, что случилось? – с тревогой спросила Татьяна.

    – Да, пустяки, – через силу ступая на ногу, сказал Николай, стараясь показать, что с ним всё в порядке.

    Татьяна помогла мужу войти в дом и быстренько куда-то вышла. Через некоторое время пришёл местный фельдшер Константин Сергеевич.

    – Это ж надо, как тебя угораздило! – сказал он и принялся обрабатывать рану. Фельдшер наложил тугую марлевую повязку.

    – Вот что я тебе скажу, милый человек. Постарайся съездить в районную больницу. А пока найдите костыли, чтобы не бередить травмированную ногу

    Николай не послушал совета доктора. Он понадеялся на домашнее лечение, теряя день ото дня драгоценное время. Татьяна неоднократно предлагала ехать в город, так как здоровье мужа уже вызывало большое опасение. Наконец, о болезни отца она сообщила сыну Василию. 

    В тот же день Василий увёз Николая в городскую больницу. Врачебный осмотр и анализы были неутешительны. Николаю предложили удалить ногу, на что он был категорически не согласен. К сожалению, это был единственный маленький шанс, от которого охотник отказался.

    Роковой рикошет топора от мёрзлой берёзки сделал своё чёрное дело. Оборвался трудовой, увлекательный путь известного охотника, который в годы Великой Отечественной войны отправлял дикое мясо в войска Красной армии. Родные и близкие понесли тяжёлую утрату. Глубоко переживала смерть мужа Татьяна. Друзья воздвигли над его могилой надгробье, украшенное трофейными рогами лося, добытые когда-то самим Николаем. Но, видимо, рога имели особую ценность, потому как чьей-то неблаговидной рукой чуть позже были экспроприированы…