Голубь Антон Якимов, г. Краснокаменск Петька лежал в больничной палате у окна и смотрел, как наступает утро. Зимой солнце всходит поздно, но зато очень быстро катится по небу, и оглянуться не успеешь, как уже вечер. Вдруг на широкий подоконник окна прилетел голубь, и Петьке показалось, что через оконное стекло голубь смотрит прямо в зелёные Петькины глаза. Петька улыбнулся голубю и попытался приподняться, но тело, как будто налитое свинцом, не слушалось. «Наверное, голубь увидел, что я улыбаюсь ему», – подумал Петька и закрыл глаза. Где-то он читал, что когда прилетает к твоему окну голубь, то это обязательно к добру. Он загадал, что если сейчас первой в дверь войдёт мама, всё будет хорошо, а если медсестра или врач… То тоже хорошо, но не так, как если бы зашла мама. Вдруг он почувствовал, как тяжёлая и совсем неожиданная слеза покатилась из его глаза, а потом слёзы быстро-быстро потекли уже из обоих глаз, и глаза из зелёных превратились в изумрудные. А потом в груди сжался комочек, который начал расти и сдавливать грудь. Петька открыл глаза и поскорее вытер слёзы своим маленьким, неуклюжим из-за паралича костлявым кулачком. Рыжие волосы были непослушны и то и дело красивыми золотистыми локонами норовили упасть на лицо, и это ужасно не нравилось Петьке, потому что тогда он начинал походить на девчонку. Но непослушные руки не могли убрать с лица волосы, и Петьке приходилось мириться. Дома в деревне он обычно просил постригать его налысо, и тогда месяца два- три ему не надо было бороться со своими непослушными золотистыми волосами. «Солнышко моё, – называла его бабушка. Он обычно молчал, но и это ему не нравилось. Он хотел быть мужиком, настоящим. А никаким не «солнышком». Он вновь посмотрел на окно, голубь уже улетел, а солнце, яркое, но такое по-зимнему холодное, светило в Петькину палату. Он глубоко вздохнул, и комок в груди прошёл. Дверь открылась, и в палату вошла… мама. «Привет, сыночка. Ну как у тебя дела? Как настроение?» Мама говорила, а на лице у неё была улыбка. Он давно заметил, что мамина улыбка была не такая, как у всех мам, у неё была какая-то заискивающая, виноватая, боязливая улыбка. И он ободряюще улыбнулся в ответ. Из-за паралича он не мог говорить хорошо, а вместо слов произносил звуки – подобие слов, дизартрия. «Как ножки? Болят? Болят – это хорошо. Значит, чувствуют. Значит, будут делать операцию. А потом ты у меня побежишь на ножках. Ах, какой нам с тобой подарок к Рождеству, сынуля. Всё будет хорошо, мой дорогой». Мама всё говорила и говорила, умывая и прихорашивая Петьку. Сейчас должен прийти врач и точно сказать дату операции. Петька всё пытался рассказать маме о голубе, но она в спешной своей, привычной работе как-то не обратила внимание на его попытки что-то рассказать. Пришла медсестра и привычно сделала Петьке уколы. Целых три, один из которых очень щипучий, но, как и полагается настоящему мужику, Петька терпел. Врач забежал так, как будто случайно проходил мимо. Он потрепал мальчика за волосы, затем долго и внимательно трогал его ноги, скрюченные от гиперкинезов, сгибал, разгибал, поколачивал молоточком. А уходя, нежно щёлкнул Петьку по носу и позвал за дверь маму. Ожидая маму, Петька вдруг уснул, и ему приснилось, что он бежит домой с речки по мягкой траве. А дома его ждёт дед за большим столом, а на столе – сладкий бабушкин пирог с яблоками, который она всегда пекла к Рождеству. И у печки сидит тот самый голубь и громко воркует. |