Никитке семь лет. Через несколько дней ему в школу, в первый класс идти. Честно говоря, – не хочется. Совсем недавно ходил он в подготовительный класс. Тётенька (она учительницей оказалась) пришла, сказала: «Ходить надо. К первому классу готовиться надо». Дни, часы назвала. Никитка не сразу запомнил, но потом вместе с другими пацанами и девчонками-«подготовишками» разобрался. Он смышлёный, Никитка, самостоятельный…
…В школу ходить Никитке не очень понравилось. Не привык рано вставать. Не привык всякую там дисциплину соблюдать – тихо за столом сидеть, когда тихо сидеть не хочется. Не привык руку поднимать, разрешения спрашивать, например, тогда, когда сидеть на уроке надоело и на улицу сбегать хочется.
К воле с рождения привык, к свободе. Уже тогда, когда Никитке три-четыре года было, мама его, бывало, из дома на целый день куда-то уходила, его одного под замком оставляла. Положит краюху хлеба да несколько картошек на стул, воды в кастрюльку нальёт (стакан малец перевернуть может, да и не было его – стакана) – и живи, как хочешь. Выползет Никитка из-под засаленного одеяла, сбегает босиком по холодному полу к ведру помойному, справит нужду, наестся хлеба, картошки, запьёт водой – и весь день свободен.
Можно стул к окну подтащить-придвинуть, залезть на подоконник и в соседний двор смотреть. Там дяденька машину ремонтирует, тётенька бельё на верёвку длинную вешает. Красивое бельё – простыни белые, полотенца по краям петушками красными украшенные, трусы чёрные, голубые, в полоску.
Можно по комнате ходить или бегать, на стене грязным пальцем разные красивые узоры рисовать. Намочишь палец в кастрюльке в воде, которую пьёшь, о дверцу печки саженную – она почти всегда холодная – потрёшь и рисуй…
Подрос Никитка – вообще жить веселее стало. Мать перестала его на замок запирать. Проснётся Никитка, посмотрит на материнскую постель, если мать ещё лежит (она, как и Никитка поваляться в постели любит), – бежит к ней – понежиться. Если матери нет –ушла, натянет штаны почти новые, только на гуюшках да коленях залатанные, накинет телогрейку, которую ему и маме какой-то мамин друг оставил-подарил, и – к соседям, которых много раз раньше в окно разглядывал – тёте Фене и дяде Ване Голобоковым.
Прибежит, встанет у дверей на пороге и стоит-молчит – ждёт, что хозяева первыми скажут. А что они скажут, от их хозяйского Голобоковского настроения зависит.
– Ну чо, паря, поди-ка ещё не ел сегодня? – спросит дядя Ваня и на скромное молчание Никитки сам же ответит: «Конечно, не ел! Ну-ка, мать, накорми мальца!»
Если же от дяди Вани перегаром пахнет, голос его – тише, с дребезжатинкой внутри:
– Иди, сам пожрать проси. Меня она (кивок в сторону тёти Фени) за вчерашнее языком, как наждаком, точит. Перехватил я вчерась – вот и злится. С рейса вернулся, – ну с устатку и принял. Понимать бы должна. Баба она баба и есть… Слово скажешь – десять в ответ… Ты-то жениться не надумал? Ну и правильно, – не женись. Маята одна…
К тёте Фене Никитка сам не подходит – и стесняется, и побаивается. Строгая она, тётя Феня, и почему-то всегда, когда суп или чай Никитке наливает, его маму так ругает, что Никитке от обиды за мать плакать хочется. Однако есть ещё сильнее хочется, и потому Никитка не уходит – ждёт приглашения тётифениного. Иногда ему ждать долго приходится, хотя тётя Феня, конечно, прекрасно знает, зачем он пришёл и чего ждёт… «Такой уж у неё характер супротивный, – говорит дядя Ваня, – змеишша настоящая…»
А вообще дядя Ваня и тётя Феня Голобоковы люди хорошие. Побухтят, поворчат на разные лады, но голодным за дверь не отправят…
Вообще-то люди все у нас добрые. И государство у нас доброе. Недаром же для ребятишек изголодавшихся, ходобы-хурды многострадальной особенно из семей безработных, в которых папы и мамы от безысходности в пьянь провалились, откормочные пункты созданы. Названия у этих пунктов красивые. «Задорами», «Гвоздиками», «Солнышками», «Подсолнушками» они называются. Посмотришь иной раз на эти цветастые, тёпленькие названия, кажется, что страна наша ими, как в древности когда-то люди-боги теплоземельные листочками красивыми, мягонькими стыд свой прикрывает.
Продолжение следует…
