«Не ходи ты, Сёмушка, в колхоз!»

    Детские воспоминания – самые сильные, самые правдивые, они врезаются прочно, ничем их уже из памяти не выжечь, а потянув за эти ниточки, постепенно раскручивается вся жизнь, со всеми её узлами и хитросплетениями.

    Сады и поля российского Черноземья в конце 30-х годов словно противились принудительной коллективизации, которая вгоняла крестьян в безнадёжную нищету и вселяла в них ещё большее недоверие, а порой ненависть, к колхозам. Это Анна Семёновна Березина, в девичестве Новикова, запомнила хорошо. Верующая её бабушка причитала, обращаясь к сыну: «Не ходи, Сёмушка, в колхоз, закабалят и сгинешь там вместе с детками». Слушал её до поры до времени сын, не раз отказываясь на колхозном правлении стать членом коллективного хозяйства. Со строптивыми единоличниками разговор по тем временам был короткий – арестовали. То ли судьба была благосклонна, то ли недосуг было чекистам возиться с мужиком, а может быть, кровавое колесо репрессий не закрутилось ещё в полную мощь, но после беседы с уполномоченным, который сказал: «Да вступи ты, Новиков, в этот проклятый колхоз!», – Семён согласился и его отпустили.

    Свезли Новиковы в колхоз своё нехитрое имущество, а взамен выдали главе семейства должность. Назначили конюхом. Жизнь в колхозе легче и сытнее не стала, перебивались семьи заработанным на трудодни жалким урожаем и цеплялись за любую возможность, чтобы облегчить жизнь близким.

    Приезд коммуниста, вербовавшего крестьян на освоение земель в Забайкалье, показался Семёну решением проблемы. Вербовщик рассказывал, что жить за Байкалом можно: не так уж суров этот край, земель не распаханных – до горизонта, сколь взор охватить может. А бабка опять своё: «Не езди, Сёмушка, сгинешь!» На сей раз не послушался материнского совета сын, понадеялся, что на новом месте дом выдадут, подъёмные на обзаведение хозяйством, и отправились они в далёкий путь.

    

На новом месте

    – Вместе с нами ехали ещё несколько семей из деревни: Горины, Бушаровы, Виноходовы и Жупитяевы, – вспоминает Анна Семёновна долгий переезд. – Везли переселенцев в товарных вагонах, состав подолгу стоял на станциях, и с верхних нар мы смотрели в небольшое оконце, разглядывая станции.

    С железнодорожного вокзала всех повезли в село Банщиково Шелопугинского района, а когда мы увидели, где предстоит жить, поняли, что жизнь предстоит ещё более тяжёлая, чем в Воронежской области. Вновь прибывших разместили в пустующих избах. Не в какое сравнение не шли забайкальские жилища с соломенными крышами. Несравнима была и забайкальская тишина. Воронежское многолюдье и густонаселённость территории постепенно забывались, стали казаться нормой обособленные усадьбы и большие расстояния.

    На первую зиму запасти дров переселенцы не успели, да и не думали, что морозы могут быть такими жгучими. «Принесёт отец из леса тонких деревин, их соседи называли «цыганскими дровами», а мы, ребятишки, к соседу, деду Илюше идём, пилу просить, – вспоминает Анна Семёновна, – чтобы эти палки испилить. Смеялись над нами в деревне».

    Изменился и рацион питания: привыкшие к фруктам, фасоли, свёкле, тыкве, они вынуждены были питаться картошкой и пить чай. «Чай мы научились пить только в Забайкалье, – говорит моя собеседница. – У нас не принято было так чаёвничать, а теперь куда без крепкого чая да с молочком?!»

    Тяжко обживались переселенцы в суровом краю, но привыкли, на жизнь не жаловались.

    В 1939 году грянула война с японцами, и глава семейства отправился на фронт помогать дружественной Монголии. «Быстро, за лето управились наши мужики с японцами на Халхин Голе, но 12 человек домой, в Банщиково, не вернулись, – рассказывает Анна Семёновна. – Фронтовики, повидавшие войну, дома с утроенной силой взялись за работу. Распахивали земли, засевали пашни, в колхозах скотину разводить начали».

    

Не зря молились за отца

    Мирная жизнь воцарилась в деревнях и посёлках. Слышали, что бушует Гитлер в европейских странах, но вести доходили до Забайкалья скудные, хотя и тревожные, а верить, что вновь начнётся война, совсем не хотелось. Ребятишкам летом раздолье было – лес, речка рядом, игры и детские забавы загоняли их домой по закату солнца. А вернувшись однажды, увидели, стоит возле дома повозка, отец уже с заплечным мешком запрыгивает на телегу и долго-долго, не отрываясь, смотрит на пятерых своих ребятишек, словно старается навсегда в памяти запечатлеть родные лица.

    «Увезли отца в военкомат, а мама зашла в дом, упала на пол, да так и зашлась в рыданиях, – смахивает слезу дочка фронтовика. – В тот год я окончила первый класс, научилась читать и письма с фронта всегда читала вслух. Читаю, а саму слёзы душат. Нюхаю письмо, а оно махоркой пахнет, папка его в руках держал!»

    Долго ждали Новиковы своего отца и мужа со страшной войны. Верили и молились за него, а он дошёл до Берлина, после победного мая служил в Польше и домой вернулся только в декабре 1945 года. Вернулся, а дети уже выросли, удивлялся летом: «Кто же тебя, так косить-то научил, по-мужичьи?» «Война нас всему научила. Она ведь, проклятая, как началась, так наше детство и закончилось. Не на заводах работали, не у станков стояли, но голода, холода и лишений столько пережили, что вспоминать страшно. Всеми своими детскими силёнками, чем могли, старались фронту помочь».

    

Что доярка, что завклуб

    После окончания школы (окончить пришлось всего пять классов) пошла Анна работать в колхоз. Полевые работы к тому времени стали автоматизированы, но без человека было всё же не обойтись. Прицепщик – молодая девчонка, никого не удивить было такой профессии в послевоенное время. «Да разве девичья это работа? – удивляется сейчас труженица тыла. – Стоишь на прицепе, сзади на тебя земля от плуга летит, спереди из-под колёс. Грязные, как черти, со смены на стан возвращались. Да и травмировались часто. Помню, соскочил прицеп и располосовал мне ногу прямо через ичиги (сапоги такие были) до самой кости. Кровь фонтаном, боль нестерпимая. Тракторист испугался, да и залил мне рану керосином, чтобы продезинфицировать. Не помню, как в село привезли, в медпункт. Долго меня фельдшерица лечила. Так и осталась нога изуродованной на всю жизнь».

    После этого случая перешла Анна Семёновна работать на зерноток. Сила девичья была в самом соку – зерно ворошили девчата вручную, семена протравливали. Бывало, мешки на плечах таскали, копны возили, снопы вязать – за работу не считали.

    В 1950 году встретила Анна своего суженого – Михаила. Трактористом он в совхозе работал. Примечала: заглядывается на неё парень, да значения особого не придавала. Всё думала – пошутит, посмеётся, да и дальше пройдёт. Сколько раз пытался он проводить девушку вечером, после танцев, а она всё отказывалась. Но Михаил оказался настойчивым. Два года дружили молодые, а потом свадьбу сыграли. «Ой, мила моя, мужичок у меня добрый был. Ни пальцем никогда меня не обидел. Что говорить, были ребята, посматривали на меня. А я пригляжусь – тот курит, тот говорит не так, ругается, а как Михаила встретила, никого больше не надо стало. Ребятишек народили – любил их сильно. «Дорогуша» – другого имени мне не было», – вспоминает семейную жизнь Анна Семёновна.

    Годы шли, здоровье стало пошаливать. С тяжёлой работы в совхозе пришлось уйти. Работала в магазине, потом за весёлый и общительный нрав назначили её работать в клуб. «Тогда с работой было строго, – говорит Анна Семёновна. – Партия одинаково спрашивала, что с доярки, что с завклубом. Транспаранты и лозунги к каждому празднику писали обязательно. Демонстрации проводили. Банщиково было голосистым селом, пели женщины от мала до велика. Собрала я девчонок, организовала агитбригаду и ездили мы с концертами по сёлам, выступали перед доярками, чабанами и полеводами. Обязательно надо было проводить выступления на «злобу дня». Порицали лодырей, прогульщиков, гуляк и несунов. Такая, помню, частушка была: «Кладовщик Иван Какухин, сил в работе не щадил, за два дня к себе в избушку, всё зерно перетащил». Стеснялись люди таких концертов, каждый ведь за собой свои грешки знал».

    

Молодым надо жить!

    Забайкалье стало для Анны Семёновны родиной. Пока были живы родители, приезжали родственники из Воронежа, гостили. И она уже на правах хозяйки показывала им окрестности Банщиково. Равнинная местность Воронежской области, как небо от земли, отличалась от забайкальских просторов с его крутыми сопками, горными речушками, лесами и перелесками. Дивились гости – красота какая! Да и сама она насмотреться не могла, как преобразилось село после войны. «Идёшь, бывало, в падь Такшу через пшеничное поле, а она в рост человека поднялась, словно море на ветру колышется. Идёшь, любуешься и понимаешь, что и твои ноги здесь потопали немало, потрудились на славу руки!»

    До сих пор обидно до слёз Анне Семёновне, что разруха пришла в сёла. Ведь только-только жить сельчане начали. Зерноток новый, автоматизированный совхоз отстроил, техника стала поступать в хозяйства. Теперь уж давно заросли сорняком поля, остались от производства одни руины.

    «Жизнь прошла, – подводит итог своей трудовой деятельности сельская труженица, – а жалко лишь того, что время вспять не повернёшь. 44 года и 18 дней отработала, на пенсию с почтальонов уходила. Думаю, всё бы отдала – копны возить, на прицепе стоять, снопы вязать, лишь бы молодость вернуть. Но – увы! А раз так – пусть мой труд, молодость, здоровье зачтутся на благо больниц, школ, армии, лишь бы войны не было. Молодым надо жить!»

    Галина БАЛАГУРОВА, фото автора