Однако, как бы там не было, – подрос ещё чуток Никитка и к Голобоковым почти перестал ходить, в «Задор» его определили. Пришла тётя какая-то добрая-предобрая, осмотрела жильё Никиткино и мамино, носом похлюпала, поговорила о чём-то с мамой Никиткиной и в «Задор» отвела. Давно это было. Никитка уже и не помнит когда, в каком году, в годах, в месяцах, днях он недавно лишь разбираться стал. В продлёнку пошёл даже время по часам узнавать научился. Наполовину научился. По маленькой стрелке. К какой цифре маленькая стрелка ближе – тот и час. Начнёт, например, к 9-ке подползать – в школу бежать надо.

    А вот первый обед в «Задоре» Никитка до сих пор помнит и, наверняка, всю жизнь помнить будет. Тогда Никитка впервые отведал позы – мясо молотое или мелко нарезанное в мешочек из белого теста завёрнутое, банан на жёлтый огурец похожий – вкусный-превкусный, кофе сладкое-пресладкое…

    Тётеньки, которые тогда первый раз встречали – мыли – откармливали Никитку в «Задоре», оказались хорошими, добрыми, жалостливыми-прежалостливыми. Тётя Соня – повариха, увидев его чумазого, полуголого, косматого, даже всплакнула. А уж она тут, в «Задоре», на всяких ребятишек и даже на всяких их родителей насмотрелась – ничему не удивляться давно научилась. Няни-воспитательницы тётя Оля, тётя Надя, тётя Света задоровские вообще на сказочных фей похожи. В белое одеты, чистенькие, румяненькие, ласковые… То одна, то другая Никитку по голове погладят, доброе слово ему скажут. Одно в них не нравится Никитке, все они, как тётя Феня Голобокова, маму его всякими нехорошими именами называют. Что означают эти имена, такие, например, как «шалава», «мотовка», Никитка не знает, но понимает – нехорошие это имена.

    В «Задоре» Никитка познакомился-подружился с такими же, как он, ребятами из своего и соседних сёл. Пацанами самостоятельными, никогда неунывающими. Некоторые из них, хотя ещё в школе не учились, были совсем большими – курили, через зубы плевать-циркать умели и слова говорили, какие только взрослые дяденьки и тётеньки, водки напившись, говорят.

    Курево эти большие пацаны на улице, что рядом с «Задором» тянется, добывали. Откинут штакетину, осмотрятся – нет ли рядом воспитательниц и – ныр! – в дыру. Пробегут по улице, найдут несколько «бычков»-окурков, возвратятся через ту же дыру и – за угол «Задора». Там, за углом, под кирпичом, у них спички припрятаны. Спички им старшеклассники местной школы, проходя мимо «Задора», задарма дали:

    – Сочувствуем. Без курева не жизнь…

    Смена смене идёт…

    Никитка этих «больших» пацанов сразу зауважал, но они его в свою компанию не приняли. Экзамен он не выдержал. Сунули бычок в зубы:

    – Кури! Затягивайся!

    Курнул – захрипел, закашлялся, слёзы из глаз…

    – Слабак! Молоко на губах ещё не обсохло.

    Однако свой авторитет «большие» пацаны нередко подрывали сами – хныкали по ночам – по мамам, папам скучали. Дежурную няню (она у входа сидела) постоянно в напряжении держали – бежать, порой за десятки километров, к своим мамам, папам пытались. И хотя это редко у них получалось (догоняли, возвращали, наказывали), от мечты, от желания убежать – вернуться в свои дома облупленные, холодные, к своим мамам, полупьяным, от нищеты, от безысходности на самое дно опустившимся, к своим отцам-алкашам, от пьянства до звероподобия озлобленным, или к отцовским могилкам – не отказывались. Почему «к отцовским могилкам», ведь не война же идёт? Да потому, что сегодня на кладбищах больше половины могилок не от старости умерших, от водки погибших, от спирта сгоревших людей и в первую очередь – молодых мужчин, пап. Увы! Прицельнее и убойнее снарядов пушечных бьют по Руси бутылки водочные и пивные, то ли случайно, то ли не случайно формой своей на снаряды похожие…

    В организации одного из таких побегов и Никитке довелось участвовать.

    Продолжение следует…